Тем не менее данное постановление имело очень важное значение для организации партизанского движения на Кубани. Создание краевого штаба при наличии Южного, регионального, отнюдь не дублировало его функции как руководящего органа партизанского движения. Именно через краевой штаб Южный штаб осуществлял свою деятельность на Кубани. Аналогичные рабочие органы он имел и в других подведомственных ему территориях (Крымский оперативный центр, опергруппы в национальных республиках Северного Кавказа; в декабре 1942 года Южным штабом было дано указание о создании Ставропольского штаба партизанского движения).

Следует отметить, что все штабы — Южный, краевой и многих кустов — были малочисленны и нуждались в опытных кадрах. Вопросы координации деятельности партизанских отрядов и связи с ними оставались актуальными на протяжении всего периода партизанского движения. Но именно Краснодарский край созданием своего краевого штаба один из первых в регионе предпринял меры к упорядочению партизанского движения, ликвидации в нем неразберихи и бездеятельности. Этому во многом Кубань обязана лично П. И. Селезневу, который обладал удивительным свойством совмещать — и блестяще выполнять! — многочисленные обязанности. Будучи первым секретарем Краснодарского крайкома ВКП(б) и членом Военного совета ЧГВ (Черноморской группы войск) Закавказского фронта, он являлся представителем Центрального штаба партизанского движения при Закавказском фронте, членом краевого штаба партизанского движения, а с 26 сентября 1942 года, после кадровых иере — становок в Южном штабе партизанского движения, стал его начальником.

Благодаря последнему обстоятельству в архиве Краснодарского крайкома ВКП(б) сохранились документы не только краевого, но и Южного штаба партизанского движения, ставшие уникальным историческим источником по периоду Великой Отечественной войны.

Аппарат краевого штаба партизанского движения был утвержден постановлением крайкома ВКП(б) 15 сентября 1942 года. В штабе создавались отделы: партийно — массовой работы, учета и информации, разведки и связи, оперативный и снабжения. Обязанности по руководству отделами между членами штаба распределялись так: П. И. Селезнев — отдел партийно — массовой работы, П. Ф. Тюляев (председатель крайисполкома) — отделы учета и информации и снабжения, К. Г. Тимошенков (начальник УНКВД) — отделы разведки и связи и оперативный.

Штабы кустов не имели аппаратной структуры и состояли из командования кустов: командир куста, начальник штаба (он же зам. командира куста), заместитель командира куста по разведке и связи. На командование кустов возлагались руководство всей деятельностью отрядов, входящих в состав куста, и ответственность за их боевые действия и политико — моральное состояние, а также назначение и смещение командиров и комиссаров отрядов. Командованию кустов запрещалось распускать партизанские отряды или передавать их воинским частям без ведома и разрешения краевого штаба. Также командованию кустов поручалось представить в краевой штаб точные списки партизан по отрядам для назначения пособий семьям партизан.

В это время на краевые власти и население не оккупированных районов Кубани (Адлерский, Геленджикский, Туапсинский, Шапсугский) легла нелегкая задача — прокормить армию в сложных условиях осенне — зимнего периода. Сражающимся войскам требовалось продовольствие, а основные сельскохозяйственные районы и транспортные коммуникации находились в руках врага. Из железных дорог края осталось действующим только Туапсинское отделение, которое работало в границах Хадыженская — Адлер.

Для организации учета и рационального использования мясных ресурсов и проведения переписи скота колхозного и индивидуального сектора постановлением Военного совета ЧГВ от 30 сентября 1942 года была создана постоянно действующая комиссия под председательством члена Военного совета ЧГВ П. И. Селезнева. В состав комиссии вошли также председатель крайисполкома П. Ф. Тюляев, его заместитель М. М. Бессонов, уполномоченный Наркомата заготовок СССР по Краснодарскому краю Я. К. Команев и начальник краевого Управления НКВД К. Г. Тимошенков.

Несмотря на всю катастрофичность августовских событий, основные краевые структуры достаточно быстро восстановили свою дееспособность, более того, незамедлительно, исходя из требований новой обстановки, организовали ряд эффективных мероприятий по налаживанию экономики причерноморских районов.

При самоотверженной работе М. М. Бессонова в безопасные районы страны было отправлено оборудование ряда промышленных предприятий, много тракторов и комбайнов, тысячи тонн зерна, большие запасы нефти, бензина и керосина. В глубь Кавказа угнали или вывезли железнодорожным транспортом сотни тысяч голов скота. Все это проходило в трудной обстановке. Гитлеровцы, имея большое преимущество в авиации, подвергали ожесточенным бомбардировкам железнодорожные узлы Тихорецка, Кропоткина, Армавира, Новороссийска, Краснодара, Туапсе. Вражеские самолеты налетали на переправы, на дороги, заполненные уходящими от фашистов мирными жителями. На полях горели хлеба и комбайны. Вот как описывает те дни знатный кубанский хлебороб Константин Борин в своей книге «Годы и встречи»: «…До Шкуринской уже доносится гул артиллерийской канонады. Г розная опасность лишь теснее сплотила наш экипаж. В мирное время его называли комсомольским. В войну он стал женским. Мужчин в нем было двое: я и хромой Митяй. Бывший кузнец, освобожденный от службы по инвалидности. Митяй быстро овладел специальностью тракториста.

Только приступили к уборке озимого ячменя, слышим сводку: наши войска оставили Ростов. Немцы рвутся к Кубани.

В те тяжелые часы я с болью думал о том, что через какое-то время и в наш благодатный край могут хлынуть чужеземцы, поработят людей, захватят народное добро.

Гитлеровские писаки заранее на все лады расхваливали богатства Кубани. А фашистская военная газета «Фельдцуг» ретиво разжигала аппетиты захватчиков: «Нет лучшей пшеницы, чем на Кубани! — писала эта газета. — Там лучшие в мире яблоки и душистый виноград, который дает свежее, приятно веселящее вино. Там много крупного рогатого скота, который благодаря обильным кормам дает нежное, сочное мясо… Там табачные плантации и большие запасы табака, не уступающие македонскому. Там есть чай, напоминаю щий цейлонский…» У грабителей текли слюнки от одной мысли о кубанском хлебе, о сале и окороках, искрящихся виноградных винах.

Враг подступал все ближе. В Шкуринской уже горели элеватор, школа — десятилетка, вокзал. Рвались цистерны с нефтью. А мы, несмотря ни на что, продолжали убирать хлеб. Днем над нами кружил самолет со свастикой…

Когда поднятые бомбами столбы пыли и дыма рассеялись, все увидели несущегося по степи во весь дух гонца. Он привез распоряжение местных властей немедленно уничтожить машины, сжечь оставшийся на корню хлеб.

Велю остановить агрегат и всем членам экипажа сойти с машины. Читаю приказ. Молчим, будто присутствуем на похоронах. Принесли лом. Хочу поднять и не могу, руки не повинуются. Женщины вокруг плачут. Трудно произнести простую фразу: «Возьми, Митяй, ведро и облей машину керосином…»