Шрифт:
Западное побережье, выходящее фасадом к океану, изготовляет все, что нужно рыбакам и мореходам. Здесь выпускают судовые радиостанции, спасательные шлюпки, эхолоты для поисков косяков сельди, непромокаемую одежду. Здесь строят танкеры, траулеры, шхуны.
В «западной стране» есть заводы, производящие никель, цинк и другие металлы. Тут работают предприятия, которые с помощью электрической энергии делают удобрения из азота, содержащегося в воздухе. В другом виде сырья, нужного таким предприятиям, Норвегия тоже не испытывает недостатка: это обыкновенная вода.
Часть заводов, построенных на норвежской земле, принадлежит английским, французским и канадским капиталистам. Такова уж природа капиталистического мира, где доллар, фунт стерлингов, франк довольно легко проникают через границы государств и пускают цепкие корни в чужой стране.
Чайки и «Золотой ключик»
…Черная вода фиорда мелькнула между скал. Мы спускались к нему из горной долины.
Нет, вода не была черной. В ней отражались стены темного камня, стиснувшие фиорд.
Над улицей небольшого поселка нависла чудовищная скала, вершину которой скрывали тучи. Оторвись от нее кусок — несдобровать домикам. Но мест получше, поуютнее вокруг нет. Тут хоть под скалой, да зато почти на ровном месте, а кругом — только горы, отвесно обрывающиеся в фиорд.
В поселке предстояло дождаться парома. Мы побрели по главной улице, упиравшейся в пристань. Возле магазинов и лавочек слонялись туристы. Длинная очередь машин вытянулась от паромного причала.
Был час отлива. Обнажилась узкая каемка скользкого каменного дна с желтовато-бурыми водорослями. Мальчишки, засучив штаны, шарили под камнями. Они искали разную морскую живность.
В деревянных домиках рыбаков на окнах пестро цвела герань, высаженная в жестяные консервные банки. Женщина, устало склонившаяся над шитьем, не подняла глаз, когда мы, проходя мимо окна, приподняли шляпы.
Марк спросил старика в синем выцветшем комбинезоне, грызшего пустую трубку на скамейке возле хижины, какова глубина фиорда.
— Семьсот, — сказал старик.
— Метров? — невольно задал я лишний вопрос.
Старик промолчал. Марк, нисколько этим не обескураженный, вынул блокнот и после десятка вопросов, на которые старик ответил десятью односложными словами или кивками головы, выяснил, что фиорд никогда не замерзает и что воду с его поверхности можно пить. Марку хотелось поподробнее узнать: как же, мол, так, ведь фиорд — морской залив, откуда же в нем пресная вода? Но у старика явно не было желания продолжать беседу. Он уже истощил весь положенный ему на день запас красноречия…
Есть шуточный рассказ о трех братьях-волшебниках, живших когда-то в Норвегии:
Однажды старший брат вышел из своего горного убежища на свет божий. Дул ветер, моросил дождь.
— Скверная погода, — сказал волшебник и скрылся внутрь горы.
Прошло лет сто, и из соседней горы вышел второй брат.
— Кто здесь расшумелся из-за погоды? — сердито спросил он и, не дожидаясь ответа, ушел в свои покои.
Не прошло еще каких-нибудь ста лет, как третий брат решил вмешаться в разговор. Он вышел из своего горного чертога красный от гнева и, еле сдерживаясь, сказал достаточно громко, чтобы его услышали братья.
— Если вы не прекратите несносную болтовню, я перейду в соседнюю гору!
Будь старик с изгрызенной трубкой итальянцем, он, оживленно жестикулируя, рассказал бы нам, что в фиорд падает с гор много потоков, вливается уйма речек. Пресная вода легче морской, и она растекается поверху не толстым слоем. Он добавил бы, что, конечно, ветер, подняв волну, легко мог смешать ее с морской. «Но, синьоры, вы сами видите, что в узких фиордах, защищенных высочайшими каменными стенами, сильные ветры — редкость, большая редкость…»
Да, примерно так ответил бы нам итальянец. Однако наш собеседник был норвежцем, и он лишь молча показал рукой на водопад.
Мы вернулись на пристань как раз к приходу парома. Он мало отличался от обыкновенного парохода, только на нижней палубе было много свободного места для автомашин. Назывался паром так же, как и фиорд, который предстояло увидеть его пассажирам, — «Гейрангер».
Едва мы отчалили, как над паромом закружились чайки. Я заранее запасся хлебом и теперь намеревался вступить с птицами в самые дружеские отношения.
Чайки подлетали всё ближе. Они кричали громко и требовательно. На птичьем языке это, наверное, означало: «Бросай кусок! Да бросай же, мы поймаем на лету! Бросай, говорят тебе!»
Но я не сдавался. Кусочек хлеба лежал у меня на ладони. Марк терпеливо ждал, нацелив фотоаппарат.
Наконец самая смелая чайка, кося бусинки глаз, как бы нырнула ко мне в воздухе. Трепеща крыльями, она на секунду повисла возле моей руки, схватила кусочек и стремительно скользнула прочь. Другие чайки закружились вокруг меня так близко, что я ощущал ветер от их крыльев. Возбужденно гомоня, они требовали свою долю.
— Еще раз! — настаивал Марк, обращаясь не то ко мне, не то к чайкам. — Еще раз, я прибавлю выдержку!