— А-а-а. Первомайские партизаны пожаловали. Для вас что, особые законы писаны?.. Нет, уж я приму у них отчет сам, — повернулся он ко мне.

У Сиволобова был на редкость молодой, прямо-таки мальчишеский голос, и, видно, поэтому трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.

— Так почему же вы не ехали с отчетом? — в упор глянул он на меня поверх очков.

— Сеяли, было некогда…

— Все колхозы сеяли, всем было некогда. И все отчеты уже давно сдали, — жестко оборвал он меня, и я понял, что голос у этого деда не такой уж мальчишечий.

— Тебя как зовут?

— Андреем.

— А по отчеству?

— Николаевичем, — нерешительно ответил я.

— Вот что, Андрей Николаевич, давай раз и навсегда договоримся. Для всех порядок один — отчитываться каждую декаду. Будь добр, являйся сюда через каждые десять дней, а заболел — пусть едет бригадир, но отчет должен быть. Ясно?

— Ясно…

— Вот и хорошо. А теперь давай посмотрим, что вы там нагородили.

Я уже достал из сумки свои бумаги: учетные листы выработки трактористов, акты приема и сдачи выполненных работ бригады колхозу, квитанции приема горючего с нефтебазы и ведомости его расходования, акты ремонтных работ по сельхозинвентарю, тракторам и другие документы. Все они были написаны на разной бумаге. Начиная с лощеной немецкой и кончая листками, вырванными из ученических тетрадей, и цветной оберточной бумагой, на которой расплывались чернила.

Александр Иванович брезгливо покосился на этот лохматый ворох листков и сказал:

— Давай начнем с акта приема вашей работы колхозом. Это банковские документы. По ним государство предъявит колхозу счет на оплату за работы МТС. — Он, ловко выдернув из бумаг несколько листков, сдвинул очки к переносью.

Читал он их, как музыкант ноты, на вытянутых руках.

— Э-э-э, други хорошие, так у вас же ничего трактористы не заработали!.. Почему вся весновспашка идет по низкой и средней трудоемкости? А где пахота по многолетней залежи?

— Мы, Александр Иванович, не пахали по залежи.

— Как не пахали? — подпрыгнул старик, и очки его чуть не слетели с носа. — Может, вы и сеяли по зяби?

— Нет, по весновспашке…

— Так чего же ты мне голову морочишь? Земля второй год гуляет, а он — нет у них залежи. Да сейчас везде только по залежи и пашут. А у вас там еще и окоп на окопе.

И, резко подав свое сухое тело в мою сторону, спросил:

— Может, ты скажешь, у вас и окопов нет?

— Есть…

— Так чего вы тут нагородили?.. Такую землю пахать труднее, чем целину. Надо ставить высшую категорию трудности.

Он сердито отбросил мои акты. Я растерянно молчал. Мне стало жарко. Наконец я выдавил:

— Так это же весь отчет переделывать…

— Ну и переделаешь, — рявкнул старикан.

— Такие акты не подпишет председатель, — попытался я возразить.

— Подпишет, — примирительно сказал Сиволобов. — Уже подписал… — И он достал торчавшие из моей полевой сумки чистые бланки актов с подписями председателя и бригадира. — Поставишь еще и свою подпись, и все будет в порядке, — уже совсем миролюбиво закончил он, — дело нехитрое.

Я покраснел. Александр Иванович положил на мое плечо руку и, заговорщически сощурив глаза, молча киснул мне: давай, мол!

Когда переписал акт, работа нашей бригады сразу увеличилась почти на четверть. Я ахнул. Общая цифра вспаханной земли оставалась той же, но, повысив категорию трудности, я получил другое количество гектаров в переводе на мягкую пахоту. Вместо ста восьмидесяти теперь получалось более двухсот гектаров. А именно по ним определялось начисление трудодней трактористам, прицепщикам, расход горючего и, конечно, оплата колхоза государству за работы МТС. Вот так штука! Но это же обман?

Мне опять стало жарко. Столько надрывались у этих тракторов, мерзли, голодали, выколачивали гектары по соткам, а тут одним росчерком пера все перевернулось… Уж как мы с бригадиром искали, куда бы списать недостающее горючее, а до такой штуки не додумались. Василий Афанасьевич, конечно, знал об этих категориях трудностей. Да мы и так ставили в отчете больше, чем она на самом деле была. Но чтобы вот эдак — смотреть на черное и говорить белое… Извините…

— Ты чего, Андрей Николаевич, — насмешливо спросил Сиволобов. — Запутался в трех соснах?

— Запутался…

— Давай посмотрим, что ты здесь нарисовал.

— Да нет, я уж сам как-нибудь…

— Ну, ну, давай. — И главбух отвернулся.

Переписывать второй акт я не стал. Получалось беспардонное надувательство. Мы обманывали колхоз. Он должен будет сдавать зерно государству и платить нам, трактористам, за работу, которую мы не делали.

— Как же это так? — спросил я у Сиволобова.

Он неторопливо стащил с переносицы очки и молча уколол меня острым, точно шило, взглядом.