— Нужно, нужно! — выкрикивала она. — А если кто нападет?

Андрей пожал плечами.

— Ты слышал о Маше Поддубной?

— О борце Иване Поддубном знаю.

— Нет, это не то. В начале нынешнего века в России гастролировала знаменитая труппа борцов-женщин, и там была Маша Поддубная. С ней боялись бороться даже мужчины…

Мне все хотелось докопаться до причины его увлечения самбо. И я начал расспрашивать Андрея о занятиях в секции, о тренерах, ребятах, с которыми он занимается. И вот что раскрылось.

Еще осенью Андрей как-то пришел домой с синяком под глазом и ссадиной на лбу. В доме переполошились. Андрей молчал.

— Подумаешь, подрался с мальчишками! Крепче будет, — сказал я своим.

А когда у нас появился Игорь Первушин, то увидели, что его лицо раскрашено еще больше, чем у Андрея.

— Так это вы друг друга так?

— Нет, — засмеялся неунывающий Игорь. — Но мы проходили по одному делу.

— А какому же, если не секрет?

Игорь готов был рассказать, но вмешался Андрей.

— А-а, неинтересно…

Так и забылась эта история. А сегодня узнал, что, оказывается, существует этакая «безобидная» форма мальчишечьего разбоя. Средь белого дня на улице, во дворе, где нет взрослых, подходит подросток к другому подростку поменьше и требует десять копеек, угрожая избиением. У нашего районного кинотеатра действовала целая группа таких сорванцов. Вот с ними и дрались Андрей и Игорь.

— Пришли мы четверо в кино, — рассказывал Андрей. — А к Сережке Осташеву пристали: «Давай деньги!» Мы заступились. Они на нас. Сережку ударили, он бежать. Другой наш парень тоже удрал. И мы с Игорем остались. Их четверо. Игорь одному как смажет — он прямо ласточкой! Ну и пошло…

— Досталось вам тогда крепко?

— Крепко, — повторил Андрей. — Я бить по лицу не умею…

— Боишься?

— Не знаю, — дрогнул его голос, — не могу…

У меня словно что-то повернулось в груди. Вспомнил, как семилетний Андрей пришел домой с расквашенным носом и вот так же жаловался матери, что не может бить в драке по лицу.

— Так из тебя никогда боксер не выйдет, — высмеял я его.

А жена серьезно сказала:

— Человека, Андрюша, нельзя бить по лицу, нельзя. Он человек.

Мы больше никогда не говорили в семье на эту тему, а вот запали же в его душу те слова.

— Так вы что, тогда же после этой драки и решили самбо заниматься?

— Ну, не сразу… А вообще-то да.

Сейчас я вспомнил этот разговор и подумал: почему мне тогда удалось вызвать Андрея на откровенность, а теперь нет? Почему все реже и реже это бывает?

Андрея приняли в комсомол. Мы все ждали, чтобы поздравить его. А он как утром ушел в школу, так и пропал. Мы знали, что после школы мальчишки собирались идти в райком комсомола. Но наступил вечер, а их все не было.

Наконец явился около десяти. Лицо обострилось, глаза чуть запали, но веселые, с огоньком.

— Почему так долго?

— А я откуда знаю. В райкоме много людей было.

— А позвонить домой ты не мог? Здесь уже все передумали. Вон бабушка за сердце хватается. В больницу и милицию звонили.

На лице Андрея испуг и растерянность.

— А чего беспокоиться? Что я, Юлька, что ли?

— Юля так бы не сделала.

— Да, не сделала… Она вон из школы по часу идет домой, к подружкам заходит, и вы ей ничего не говорите…

— Неправда, не захожу, — отозвалась та. — Не сваливай на меня.

— Хватит, иди ужинать. Потом поговорим.

Сверкнул глазами, нагнул голову, что-то пробубнил и пошел.

Через несколько минут Юля, раскрасневшаяся, выбежала из кухни, глазенки горят.

— Приняли, комсомолец… — и обратно.

Нет, не так начался у меня разговор с сыном, в торжественный для него день.

Невольно прислушиваюсь к разговору на кухне. Там то вспыхивает, то затихает смех. Андрей рассказывает, какие ему вопросы задавали.

Юля. И все шесть орденов ты знаешь, за что дали?

Андрей. Все. А чего не знать! — И он начинает перечислять: — Орден Красного Знамени — за гражданскую войну…

Юля. А еще что спросили?

Андрей. Про принципы централизма в комсомоле.

Бабушка. Ну, а ты?

Андрей. Ответил.

Юля. А еще что?

Андрей. А еще, сколько детей у меня…