И потому хотелось бы еще раз — навязчиво и пристрастно, потому что иначе нельзя — напомнить и вышеупомянутому польскому журналисту, и «знатокам» истории России типа пресловутого Пана Вечоркевича и его разношерстной аудитории следующее: в отличие от «нечеловеческой земли» СССР и «людоеда» Сталина Гитлер не признавал прав на существование не только Польши, Украины или Белоруссии (как географическое название Украина даже фигурировала); он не признавал права на существование данных народов — ни в каком виде. И не для кого было бы ему вещать в случае победы нацистов. Да и насчет польской территории после войны нелишне бы очень поучительную книгу У. Черчилля «Вторая мировая война» почитать, в особенности о том, как «головорез» Сталин против Черчилля за то выступал, чтобы Польша максимум территории от Германии после войны получила. У Великобритании ведь другое мнение было: «Польша не получит никакой выгоды, приобретая так много дополнительной территории. Если немцы бежали оттуда, то им следует разрешить вернуться обратно... Польской нации невыгодно получить такой большой район, какой поляки сейчас просят». Опять патриотический склероз заедает!

Что же касается Катыни, то, начиная с участия в этом мероприятии по приглашению Геббельса в том же 1943 г. представителей польской стороны и кончая суматошными саморазоблачениями со стороны российской либерально-демократической элиты, вся эта история обросла настолько невероятным количеством фантастических ляпсусов в разных «исследованиях» и «сообщениях» по доказательной базе, о которых говорил не только российский исследователь Ю. Мухин, но и француз А. Деко, что и пышущие местью выпады польской стороны и маловнятные пассы соответствующих российских органов начинают вызывать своего рода неприятное чувство, что дело тут уж точно нечисто. Возникает нехорошее впечатление, что все это начиналось в перестроечное время с одной целью — показать всему миру, какие были ужасные наши предшественники и какие мы пришли теперь хорошие, и потому мы отказываемся от всего этого ужасного прошлого и, чтобы нам поверили, заранее признаем все, что от нас хотят, ибо ради признания нас своими и для победы великого и единственно верного либерально-демократического учения не пожалеем ничего, в том числе и истины. Но потом, видимо, кто-то углядел и то обстоятельство, что придется не просто каяться. Платить, пожалуй, по немалым счетам придется. А платить — это не уводить по замысловатым схемам себе в карман. Что же теперь делать: ведь уже вроде бы как и признали кое-что? Раз сказали «А», надо сказать и «Б». Но, похоже, решили эту букву обойти. В результате сами загнали себя в тупик, а ведь поляки — и это логично! — хотят «Б» услышать! Вот и получаем логическое завершение: полный пат. Пожалуй, это и будет то, с чем в ближайшем времени придется столкнуться исследователям катынской истории в России. Так ведь, уважаемые господа, не надо было злорадствовать слишком быстрому обрушению СССР и свободе от советского ига: авось, при Горбачеве бы успели либеральные борзописцы архивы соответственно отработать и в полном комплекте достоверные бумаги с доказательствами преступлений выправить. Не надо суетиться было, и все бы раньше сделано было. Но все же «Б» было сказано и, как известно, Генеральная прокуратура России в 2005 г. факт расстрела польских офицеров признала, хотя всех томов дела раскрывать не будет. Да и потом, никогда нельзя знать, что принесет ворошение старых могил. Могут быть и неприятные неожиданности. Ведь вот все равно грызет червь сомнения: почему же Геббельс столь интересно инструктировал своих подопечных перед приездом представителей Международного Красного Креста в Катынь: «Некоторые наши люди должны быть там раньше, чтобы во время прибытия Красного Креста все было подготовлено и чтобы при раскопках не натолкнулись бы на вещи, которые не соответствуют нашей линии» [264] . Получается, что вещи такие все же были? Да и сам факт раздувания катынской трагедии в 1943 г. заставляет задумываться и некоторые умы в Польше: «Одно обстоятельство заставляет особенно задумываться: почему немцы, зная о преступлении уже в 1941 году, держали этот факт в тайне до 1943 года. Польские разведчики Столбцовской группировки ("Веера"?) получили информацию от местных жителей о том, что они немцам в 1941 году сообщали о массовых убийствах НКВД на территории Катыни. Это также подтвердил и офицер дивизии "Гроссдойчланд", перебрасываемой в 1943 году на запад, которая в 1941 году действовала на смоленском направлении в районе Катыни...» [265] Остается только вспомнить слова некогда популярной советской песни: туман, туман... Не менее туманно и то обстоятельство, что расстреливали польских офицеров почему-то немецкими боеприпасами. Тут же «правдорубы» от истории не растерялись и объяснили все весьма остроумно: так это Советы из Прибалтики завезли, немцы ведь туда амуницию поставляли. Прибалтика, правда, только через несколько месяцев после предполагаемого «советского расстрела» в состав СССР вошла, ну да ладно. Могу и еще один вариант подбросить: что-то опять в плановом хозяйстве СССР не сработало и к моменту расстрела дефицит в патронах во всей стране обнаружился. Пришлось срочно из Германии завозить.

Тут же интересная параллель с Едвабне прорисовывается для таких же спекулятивных умствований. Там расстреливали евреев в 1941 г. сплошь немецкими боеприпасами периода Первой мировой войны. Странно немного, не правда ли? Тут же польские правдоискатели от истории наготове ответ держат: а ничего странного, это как раз свидетельство того, что не поляки соседей-то прикончили, а немцы: они ведь народ прижимистый, амуницию не транжирили никогда, берегли с 1918 г., вот и в Едвабне старые боеприпасы завезли. А почему бы не подумать, что это боеприпасы, захваченные поляками у немцев в том же 1918 г. при разоружении немецких частей? И бережливо сохраненные небогатым польским государством на случай военной нужды? Навязчиво опять же хочется намекнуть на то обстоятельство, что убитые в Едвабне сделались к 1941 г. советскими гражданами — как бы на это ни смотрели сейчас поляки. А как бы нам вчинить иск за убийство советских граждан, а?

Так что в определенном отношении с продвинутыми поляками можно и согласиться: святая правда — польский президент принимать участия в празднествах нашей Победы в Москве, похоже, права действительно не имел. Но только согласиться: это не наше дело — о правомерности действий чужого президента судить. К тому же сейчас выходит, что у поляков была своя война — без победы, а у русских своя — но с Победой. Принял участие президент — и отклонился от линии. Не правда ли, очень знакомо? Большевики тоже уклонизм не жаловали! Так что верной дорогой идете, товарищи паны!

Хотя, когда читаешь размещаемые и в отечественной и международной прессе писания плодовитых польских исследователей, то как-то сразу бросается в глаза, что никого особенно в Польше цельная картина трагических событий Второй мировой и не интересует. Интересует только линейка определенным образом подобранных фактов и их тенденционная интерпретация в соответствии с политическими потребностями сегодняшнего дня. Это, в общем-то, так или иначе признают и в Польше, о чем свидетельствует, к примеру, статья польского историка А. Кшеминьского в немецкой газете «Woche»: «Все же немецко-польские разногласия слабее польско-русских. Здесь большинство драматических событий военной истории в значительной степени не разработаны. И годовщина завершения войны накаляет неразрешенные споры заново: о пакте Гитлера-Сталина, резне в Катыни, Варшавском восстании 1944 г., о Ялте и самом 8-м мае 1945 г.

Споры относятся не только к фактам, а к интерпретациям и автопортрету, который хочет представлять Россия Владимира Путина. Факты сами неоспоримы, с тех пор как Кремль "нашел" тайные дополнительные протоколы к пакту Гитлера-Сталина в своих архивах. Однако интерпретации разделяет пропасть. Тем не менее вопрос признания со-вины Сталина в развязывании Второй мировой войны или же в уничтожении польского государства в 1939 г. Кремлем даже не ставится, так как пакт Гитлера-Сталина рассматривается только как второй Мюнхен 1938 г.» [266] . Здесь выстроена вся польская линейка претензий к России, плюс идея ревизии Ялтинских соглашений и значения Победы как таковой. Далее воркуют на эту тему на страницах крупнейшей польской газеты «Жечпосполита» ему вслед и другие известные специалисты вопроса пан П. Вечоркевич да пан Матарский: «Сравнение этого пакта с Мюнхеном представляет собой курьез. Как бы мы ни интерпретировали тогдашнюю позицию британцев и французов, они хотели мира, посчитали, что если они бросят Чехословакию на съедение, выиграют мир для мира. Пакт же Риббентропа-Молотова был сговором во имя войны, делил добычу, прежде чем она началась» [267] . Не будем с великим «знатоком" истории Второй мировой войны и России спорить. Нам мнение современника событий, У. Черчилля, дороже: «Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции» [268] .

Однако пан Кшеминьский идет дальше и распространяет польское видение роли Польши во Второй мировой на основы Евросоюза. Дело в том, что с древнейших времен у истоков создания государств и династий стояло нечто божественное, что и находило отражение в соответствующих мифах, освящавших и цели, и существование, и исторические действия данного государства. Отсюда и слова: «Через 60 лет после конца войны и по прошествии года после расширения Евросоюза на восток встает вопрос: а имеет ли Европейский Союз вообще общий миф основания?» Вопрос этот не столь праздный, как может показаться, так как опять предлагается к принятию такой миф: о борьбе с СССР/Россией как империей зла на мировоззренческой, объединяющей основе. Миф, предлагаемый новыми членами ЕС и являющийся «болячкой» Польши и прибалтийских стран, должен объединять всех членов ЕС. Но это чрезвычайно напоминает ту основу, на которой в свое время Гитлер «объединил» Европу, перед тем как навалиться на СССР/Россию. Получается, что все же есть основа под словами д-ра Людвига Фишера, губернатора дистрикта Варшава, который в своем рапорте губернатору и палачу поляков Гансу Франку писал: «Европейская идея широко распространена среди польского народа. Однако до сих пор поляки постоянно опасались, что в этой объединенной Европе для них не будет места. Если мы сейчас дадим им надежду, что в этой новой Европе они смогут вести жизнь в соответствии со своим характером и культурой, то как раз на данный момент в Генерал-Губернаторстве преобладающее большинство польского народа примет эту немецкую политику с максимальным пониманием. С течением времени также все более явственным делом будет становиться то, что в интересах Запада Германская империя должна быть политическим, хозяйственным, духовным и культурным центром этой будущей Европы» [269] . Ласкают, наверное, слух поляков такие слова, особенно насчет распространенности европейской идеи. Да только нелишне опять вспомнить, что говорились они в 1944 г., когда уже исход войны для всех был ясен. А до этого, несмотря на преданность европейской идее и гуманное ссылание поляков из пределов Третьего рейха в Генерал-Губернаторство вместо Сибири, гебитскомиссар Борисова в Белоруссии, считает в 1942 г., том самом, когда героическое воинство Андерса ушло на Ближний Восток: «...По моему мнению, не будет никакой пользы, если еврейская вошь будет удалена из немецкого меха, а польская останется... С системой вермахта по задействованию в качестве органов русского самоуправления польской интеллигенции из-за недостатка белорусской интеллигентской прослойки, по моему мнению, следует радикально порвать...» [270] Но тем не менее самый главный знаток новейшей русской истории пан профессор Вечоркевич в своем выступлении в польском официозе «Жечпосполита» 17 сентября 2005 г. продолжает в лучших традициях Студницкого сожалеть о том, что в переговорах в октябре 1938 г. поляки и немцы не смогли договориться, и на вопрос о том, какую роль Польша играла в военных планах Адольфа Гитлера, немедленно и авторитетно заявляет:

«Ключевую. Вплоть до весны 1939 г. она являлась для него антибольшевистской преградой на случай войны с Францией, с нападения на которую он намеревался начать конфликт. После победы на Западе Польша должна была быть ценным, необычайно важным партнером в походе на Советский Союз. В последнем разговоре с Беком в Берхтесгадене Гитлер сказал без обиняков, что каждая польская дивизия под Москвой — это значит на одну немецкую дивизию меньше. Глава Рейха предлагал нам тогда участие в разделе Европы» [271] . Вот и страдают польские интеллектуалы — такой шанс был, а упустили. Только постоянно возникает мысль при чтении подобных «откровений», что у интеллектуалов этих плохи дела с образованием. Вроде бы и люди со степенями доктора и профессора, а то ли не читали гитлеровских документов, то ли не смогли прочитать в связи с незнанием немецкого. Вот ведь писал гитлеровский наместник области Вартегау в 1943 г.: «Между немцем и поляком нет никакой общности. Онемечивание поляков... не только нежелательно, но и национал-социалистически неверно. Польского человека невозможно и непозволительно германизировать». Да и слова эти приводил польский ученый Кароль Грюнберг в своем весьма емком труде «СС — черная гвардия Гитлера» [272] . Правда, приведены они по-немецки. Вечоркевичи сразу же скажут: так это уже в 1943 г. было, а вот до 1939 г. — совсем другое дело. Ну, так мы по той же книге цитату несостоявшегося союзника Польши А. Гитлера из его известного шедевра «Майн Кампф» приведем (тут она по-польски приведена, так что при некоторых усилиях прочитать ее вечоркевичам можно): «Национальность, а лучше сказать раса, заключается не в языке, а в крови... Политика германизации Польши, каковой многие добиваются, лжива. Существовало убеждение, что германизацию польского элемента можно провести посредством языкового онемечивания. Тем, что в истории было германизировано с пользой, была земля, которую наши предки добыли мечом и поселили на ней немецкого мужика» [273] .