В 1919 году в самое архитяжелое для молодой республики время Семен Никитич нашел самый верный выход — стал с винтовкой в руках отстаивать Советскую власть. Когда Советскую Россию со всех сторон зажали интервенты, без колебаний вступил в партию большевиков. В первых рядах до самой победы дрался за рабоче-крестьянскую власть. Партбилет, врученный секретарем полковой партийной ячейки, всегда направлял его на верный путь в жизни.

Итак, к моменту, когда назрела необходимость взорвать Борисовский мост, дорожный мастер и партизаны уже шли навстречу друг другу. Мы, правда, еще не знали, что собой представляет теперь этот дорожный мастер, который, судя по имевшимся сведениям, добросовестно служил оккупантам. Нам пока не было известно, что он коммунист и сам горит идеей взрыва моста. Учительница Слонская, жившая в деревне Высокие Ляды, по нашему заданию установила, что Семен Никитич, имея большую семью, в воскресные дни часто навещает борисовский рынок, выменивая там кое-что из вещей на продукты.

Для установления связи Чуянов наметил партизана-комсомольца Юлика Макаревича из деревни Сутоки, хорошо знавшего город Борисов.

Действуя осторожно, мы стремились к тому, чтобы вызвать Семена Никитича на откровенный разговор, узнать его отношение к немцам. А в зависимости от этого планировать дальнейшие действия. Не откладывая своего намерения в долгий ящик, было решено сделать первую попытку знакомства с мастером в ближайшее воскресенье. Причем на Юлика возлагалась и другая важная задача — привезти с рынка обувь для партизан.

Выехав еще ночью с необходимыми документами и сделав в Борисове немалый круг, Юлик ранним воскресным утром остановился у дома, где жил дорожный мастер.

— Разрешите ведро воды набрать, напоить лошадей? — обратился партизан к Семену Никитичу, которого уже издали приметил во дворе.

— Воды не жалко — берите!

— Ну спасибо! — закуривая, сказал Юлик, когда лошадь была напоена. — А еще просьба — подскажите, как лучше доехать до рынка, а то я впервые тут. Решил мукой поторговать.

— Так чем рассказывать, давайте лучше сам покажу. Я тоже на рынок собираюсь, — охотно предложил Семен Никитич.

Вскоре они вместе ехали и не спеша вели немудреный разговор. Хотя разговор велся ощупью, все же по ряду реплик Юлик понял, что мастер ненавидит оккупантов. Однако многие ответы мастера были уклончивыми, так как он заподозрил, очевидно, в собеседнике не то спекулянта, не то полицая и переменил тему разговора на рыночные дела.

Узнав, что в обмен на муку нужна добротная мужская обувь, мастер вздохнул, уныло показал на свою худую обувь и горестно развел руками:

— Хорошей обуви дома давно нет, так же как и муки.

— Семен Никитич, — неожиданно назвав Книгу по имени и отчеству, добродушно улыбаясь, начал Юлик, когда приехали на базар, — спасибо, что указали путь. Если будет время, дождитесь, пока я управлюсь с делами… Подвезу вас обратно… Да и насчет муки станет виднее, чего-нибудь сообразим, — обещающе подморгнул он.

Обращение по имени возымело на мастера магическое действие.

— Хорошо, я обязательно через часок подойду.

Медленно бродил Книга между редкими крестьянскими телегами, но никого из знакомых, которые могли бы помочь установить связь с партизанами, не встретил.

Купить на базаре что-либо из продуктов или выменять на вещи было очень трудно. Съестного было мало, цены стояли баснословные. Худые, изможденные женщины и оборванные ребятишки метались из стороны в сторону. Они были голодны и искали хоть немного муки, хлеба, картофеля. Те, кому удавалось обменять пиджак, пальто на продукты, крепко прижимали их к груди и поспешно покидали рынок. Среди пестрой толпы мелькали холеные морды оккупантов, хищно заглядывавших в сумки горожан.

Безрезультатно пробродив около часа, Семен Никитич поспешил к тому месту, где оставил обладателя муки. Увидев, что тот еще торгует и телега не запряжена, он стал наблюдать за ним. И чем больше он смотрел, тем больше недоумевал. Довольно странная это была торговля… Почему-то обмен шел только на обувь, и куда ее столько одному человеку, почему парень все время оглядывается и каждую пару обуви сразу тщательно прячет, отчего его так старательно опекает одноногий бородач, откуда появился седобородый дед у распряженного коня?

— Хотя бы килограммчик достать детям на затирку, — выкрикивала пожилая женщина, протискиваясь к телеге.

Верткий Юлик, поводя по сторонам быстрыми глазами и не видя опасности, вновь объявил:

— Граждане! Меняю только на мужскую обувь.

— Вот те и на! — разочарованно ахнула женщина, добравшись до телеги.

— А если нету сапог или ботинок, так тогда и есть, по-твоему, не надо! — раздался простуженный голос.

— Граждане! Повторяю, что меняю муку лишь на обувь. Не наседайте зря, подходите да выкладывайте башмаки покрепче.

— Вот приведу полицая, тогда по-иному заговоришь, спекулянт проклятый, — угрожающе процедила какая-то женщина с черными кругами под глазами.

— Попробуй только, раздерем, как жабу! — грозно цыкнул на нее одноногий бородач в тельняшке и поднял вверх костыль. Женщина осеклась и скрылась.

Изголодавшиеся жители, имевшие обувь, еще плотнее сгрудились вокруг телеги. Они толкались, лезли вперед, стремясь поскорее заполучить муку.

Когда Юлик выменял около 50 пар обуви, он хорошо прикрыл ее, завалил сеном, кивнул калеке и позвал деда. Люди быстро отхлынули от телеги. Оглянувшись кругом, Юлик громко позвал стоявших в стороне чумазых оборванных ребят. Голодные взгляды закоченевших ребят он заметил давно.