Всем хотелось есть, но больше мучила жажда. Фёдор потихоньку замедлял шаг, пока они не остановились, не сговариваясь. Надя сквозь слёзы смотрела, в какую сторону идти дальше.

 Она знала, конечно, эти места, но после перенесённых страданий и унижения, будто впервые видела всё вокруг. Фёдор с Андреем, похоже, переоценили Надины знания местности.

 Приближался вечер, а какого-нибудь жилья вокруг не было. К тому же они устали постоянно оглядываться, пугаться треска сучков под собственными ногами, и идти слишком медленно с Надей. Фёдор решил сменить направление, и пошёл впереди маленькой группы более ускоренным шагом. Страх встретить немцев стал притупляться. Равнодушие к опасности вызвал голод, который толкал их туда, где можно было найти деревню, еду и наткнуться на немецкие мундиры.

 Часа четыре они шли, оглядываясь по сторонам. Надя плелась уже позади, с трудом поспевая за ними.

 Вышли к полю, на котором стояла неубранной то ли рожь, то ли пшеница. Картина эта была такой мирной, что не хотелось верить, что здесь в любую минуту раздадутся выстрелы, и придётся либо примять колосья своими телами, либо мчаться назад в лес, чтобы терпеть мучительный голод, сырость и собственное бессилие.

 Они стали ждать, когда окончательно стемнеет. Колосья мяли в ладонях и зёрна сыпали в рот. Надя сидела на соломенной подстилке, не глядя на мужчин. По-деревенски привычная к мужским притязаниям, она уж не так сильно страдала от изнасилования, как от того, что с нею обошлись так жестоко. Боль физическую она терпела стоически, но морально была так убита, что всё время старалась быть поодаль от Фёдора и солдата.

 Все трое молча жевали, пытаясь глотать разжёванную кашицу.

 -Может, набрать зерна и дальше идти?
– прервал долгое молчание Андрей. Фёдор очнулся от своих мыслей, посмотрел, приподнявшись над качающимся ковром золотистых колосьев, вдаль.

 Практически было что-то увидеть невозможно из-за полумрака, опустившегося на землю.

 -Надо бы Надю определить в какую-нибудь семью. Пусть хоть она перестанет мотаться. А мы с тобой пойдём дальше, - решил наконец Фёдор.

 Когда совсем стемнело, они пересекли поле и, придерживаясь тропинки, стали красться вперёд. Домишко вырос прямо перед ними. Рискнуть решил Фёдор, который и бегал хорошо, и одет был неброско. Выдавали его только сапоги и солдатские брюки-галифе. Он подобрался к окну и негромко постучал. На крыльцо высунулся человек и старческим голосом спросил:

 -Кто это бродит по ночам?

 -Свои!

 -Петро, не ты ли?

 -Свои, дед, не бойся!
– зашептал Фёдор.
– Женщина у нас тут раненая, помогите, пожалуйста!

 Дед спустился с крыльца, подошёл ближе.

 -Где женщина-то?

 -Немцы есть у вас?
– спросил Фёдор запоздало.

 -Да где же их нету-то, - сердито пробурчал старик.
– Они леса-то жутко боятся, с того края все справные дома заняли. Мой-то дом им не просторным показался. Тесно у меня. Но женщина, это - хорошо. Помощницей будет.

 -Вот и ладно, - удовлетворённо хмыкнул Фёдор и сходил за спутниками.

 Старик в темноте не мог разглядеть трёх гостей, но лучину жечь не стал. Наощуп достал с шестка котелок с картошкой, солёные грибы принёс из сеней.

 -Утром раненько найду вам на дорогу чего пожевать, а пока не обессудьте, чем богаты, - извиняющимся тоном пояснил он.

 Утром старик, разглядев печальное состояние Нади, цокал языком, ругал супостатов и был готов отдать гостям последнее. Фёдор остановил его щедрость непререкаемым тоном. Взяли с собой запас на один день, не желая обездолить старика и Надю.

 Выскользнули из дома, когда ещё было темно, и через поле ушли за кромку леса.

 Экзамен по литературе начался с первого августа. Институт располагался в двух зданиях. Экзамен проводился не в большом четырёхэтажном здании, а в скромном двухэтажном, отчего ощущение страха снижалось из-за необъяснимого уюта ввиду немногочисленной толкотни абитуриентов. Конкурс оказался весьма незначительным, всего два или три человека на одно место. Николаю сразу не повезло. Войдя в аудиторию, он обнаружил отсутствие письменного приглашения, без которого не мог быть допущен к экзамену.

 Тысяча девятьсот пятьдесят девятый год ещё пропах духом "оттепели", педагоги отличались необыкновенным радушием, поэтому доброжелательным тоном посоветовали сходить домой за спасительной бумаженцией. Стоит ли много слов тратить, с какой скоростью мчался он домой, а потом обратно! С трамваем повезло дважды, и потерян был только час. И это была судьба. Трамваи ходили настолько редко, а институт находился так далеко от остановки, что эта удача определила надежду на успех.

 Тройка за сочинение совершенно не беспокоила Николая. Беспокоило другое! Ещё вчера могло всё рухнуть. Парторг цеха, в котором Николай вышел в передовики производства, и слышать не хотел об отпуске для поступления в институт. Рассчёт, который Николай был готов взять ради мечты с детства, не был подписан. Всё подитожил Военкомат. Три дня тому назад Николай полностью рассчитался с завода в связи с уходом а Советскую Армию. Тот же Парторг поздравил с будущей службой в доблестных войсках, пожелал вернуться в цех через три года!

 И вот она - заветная тройка за примитивное сочинение, которое Николай ухитрился начиркать за весьма короткое оставшееся время.

 Всё могла прикончить медицинская комиссия, признав Николая годным к воинской службе. А уже через три дня нужно было сдавать историю СССР. А так хотелось поступить и рисовать!

 Николаю в голову не приходило, куда он рвался поступить. Педагогических наклонностей он, скорее всего, не имел, о будущем он даже не задумывался. Сам завод его уже пугал тем, что рабочие в конце смены глотали сомнительного качества спирт, бежали до проходной, чтобы за воротами по-пластунски доползти до ближайшей лужайки и на ней замереть часа на четыре в нелепой позе, часто в собственной луже.