Видимо, так же думали и хозяева камеры. Загрохотали засовы, душераздирающе заскрипели несмазанные петли, и в камеру зашли трое в одеждах послушников. Первые два, не обращая внимания на узника, прошли к столу и уселись: старший – на скрипучий стул, тот, что был помоложе и худосочнее – придвинув поближе лавку. И принялись выкладывать на грубую деревянную поверхность разные бюрократические принадлежности: стопки желтоватой бумаги, пару толстых томов в металлическом переплете с изрядно обтрепанными страницами, массивную чернильницу, охапку гусиных перьев и перьевой ножик, склянку с мелким песком и печать на огромной ручке.

Тем временем третий визитер, вполне звероподобный, заплывший жиром верзила, деловито осматривая некое устройство из стекла и железа, зашел Лексу за спину. После чего шея вновь ощутила укол – правда, уже не столь болезненный. Этот третий повозился вне поля времени и вновь появился перед глазами в потрепанном кожаном фартуке, что понравилось Лексу еще меньше ржавых крюков по стенам. Впрочем, вскоре телу вернулась болезненная слабость, а сознание наполнилось отстраненным равнодушием.

– Ну, что ж, – сказал сидевший во главе стола. – Брат писарь, укажите день и состав следствия… Приступим.

Его напарник с готовностью взялся за перо и принялся строчить, то и дело обмакивая перо в чернильницу, вывалив язык от усердия.

– Приступим – к чему? – Лексу потребовалось собрать в кулак всю волю, чтобы задать этот вопрос: остатки какого бы то ни было интереса растворились в одурманивающем тумане.

– К допросу, любезный, к допросу, – охотно ответил старший, поправляя на груди медальон.

Он неторопливо раскрыл один из томов – где-то посередине была кожаная закладка – и глубоко задумался над текстом. Затем поднял взгляд на Лекса и сказал:

– По делам о ереси высшей категории в качестве стимулирования процесса предусмотрены пытки. Желаете ли отвечать добровольно или боль окажет вам помощь?

Лекс лишь нервно хихикнул в ответ. Ему вдруг пришло в голову, что боль и в правду не помешала бы выйти из упорно накатывающего отупения. Верзила не замедлил шагнуть в его сторону, и Лекс всеми силами придал лицу серьезно выражение.

– Мне скрывать нечего, – сказал он чуть заплетающимся языком. – Я только хотел бы знать…

Он прикусил язык: чуть было сдуру не ляпнул про Джи! Что, если они с Конрадом все еще на свободе?! Нет, нельзя, чтобы Джи связывали с ним. Может, они еще спасутся, улетят на очередном корабле – если такой вообще сядет на планету в ближайшем будущем…

– Вы, наверное, про девушку? – допрашивающий хитро улыбнулся. – Она уже здесь, и скоро мы устроим вам встречу…

Сердце провалилось куда-то глубоко, и нахлынула черная, как ночь, тоска. Надежда еще трепыхала где-то, но проклятое зелье стремилось растворить ее окончательно…

– Мне нечего скрывать, – вяло сказал Лекс. – Задавайте свои вопросы…

– Вот и хорошо, – оживился старший.

– Брат стряпчий, а как правильно пишется – «еретик» или «еритик»? – задумчиво глядя в потолок, спросил писарь.

– Вы что, брат писарь, белены объелись?! – с угрозой произнес стряпчий. – Объявлять кого-то еретиком позолено лишь председательствующему на судебном заседании! Наше дело – собрать доказательства и получить признание!

– А… – разочарованно протянул писарь. – Я просто подумал – раз наш арбитр сам – ополоумевший еретик, стало быть…

– …назначат нового! – с досадой бросил стряпчий. – Смотри, бумагу зря не переводи! А то брат ключник рассердится…

– Ага… – писарь шмыгнул носом и что-то зачеркал в своих записях. – С братом ключником и вправду лучше не ссорится – ни тебе новой рясы, ни сыра, ни вина потом не перепадет…

– К делу! – брезгливо косясь на товарища, сказал стряпчий. – Итак, чужеземец, хотелось бы услышать от вас одну лишь правду….

– Без проблем, – отозвался Лекс. – Вопрос в том – действительно ли вам нужна правда?

Стряпчий пропустил эти слова мимо ушей и спросил:

– Кто подослал вас, чтобы разрушить Храм?

– Я не разрушал его, – сказал Лекс. – Да он и не разрушен, вовсе, только в зале некоторые повреждения. Я все объясню…

Писарь удивленно посмотрел на Лекса, сказал:

– Надо же, он еще недоволен – не успел довести до конца свое темное дело!

– Я вообще не сбирался причинять Храму вред! – язык заплетался, и трудно было придать словам хоть сколько-нибудь убедительности.

– Ладно, вопрос с Храмом пока оставим, – сказал стряпчий. – А кто вас надоумил выдать себя за Спасителя?

– Я ничего такого не делал… – устало сказал Лекс.

– Не делал… – усмехнулся писарь, продолжая скрипеть пером.

Стряпчий с интересом осмотрел Лекса и заявил: