Петр поерзал на продавленном дерматиновом сиденьи, покряхтел досадливо, кашлянул, удивляясь своим таким мыслям, глянул раз и другой на мелькающий за обочиной дороги темный лес и улыбнулся сам себе кисло: о женитьбе на Гуле и речи быть не может. Хотя она и намекает. Скажу, мол, встречаться рад, а жениться — не. Потому как сыны. Честно! Бабенка хороша — обманывать не моги. Вишь ты, общей женой по Карлу Марксу быть не хочет. Хочет меня одного. Такую обманывать грех. Конечно, это тоже не дело — тайком. Ну раз тайком, ну два. Ну год тайком. А потом что? А ей одной тяжело. Ей нужен муж. Мужик в доме. Охочих, правда, много найдется. Но ведь пропойцы. С самой лютой «голодухи» не навернешься. Факт! А дни идут. Красота вянет. Такая женщина пропадает среди грубых неотесанных мужиков. Эх, жизнь!

Гульяна, проводив разлюбезного, тихонько заглянула в детскую, отвернув ряднушку, которую приспособила вместо двери. Так и не успел Антон навесить дверь в детскую. Многое не успел Антон! Второй этаж еще ничего — жить можно. А первый!.. Гараж, сауна. И зачем такой домище развернул? Что теперь с ним делать? Без хозяина уже четвертый год. Все трескается, рушится. Особенно зимой и осенью. Когда дожди и холод. Машина ржаветь начала. Продала. Все деньги на лечение. Дом было настроилась продавать, но люди добрые отсоветовали: бесполезно! Врачи, они деньги-то берут, а сделать ничего не могут’. А тут женихи одолели. Особенно армяне. Да и греки тоже. Но тут все ясно — не она с Лялькой им нужна — дом им нужен. Нет, нет! Лучше уж продать, да к матери в Хадыженск переехать. Все-таки родной человек рядом будет — и поможет, и поддержит. Одной здесь, в этих хоромах, не прожить ей. Из пяти комнат они с Лялькой обжили две. А три забила досками крест — накрест. По ночам там гарцуют, словно лошади, крысы — бегают по неприбитым половицам. Страшно! А когда задерутся — так и вовсе волосы дыбом встают.

Петр промчался на скорости по единственной улице дальнего горного поселка. В поселке темно. Лишь в одном окне горел еще свет. И если б не этот единственный свет в окошке да не отсыпанная гравием дорога, было бы полное ощущение заброшенности: сутулые замершие дома — «динозавры» с темными окнами, мрачно отражающими свет луны; поваленный забор, ряд высохших акаций, полуразрушенный сруб колодца и сломанный «журавль» над колодцем. А за околицей — скелет «раздетого» до «костей» дэтэшки.

От поселка до лесосеки, где ждет его не дождется крановщик, — километров десять. В горы. Помнится, возили тогда из Пихтового Лога. Там и в самом деле в прошлом году на северных отрогах скалы Индюк попалась пихтовая деляна, где взяли дефицитной в этих лесах пихты тысяч восемь. И судолеса немного выкроили по спецзаказу Минморфлота.

Петр глянул на часы: без четверти час! Во черти занесли тебя, — ругнул он себя незлобливо, в душе довольный, однако, собой за любовное похождение. Конечно, теперь не так просто будет работу выполнить. Но… Ничего. Как-нибудь управится. Надо бы действительно двумя рейсами, не больше, управиться. Машина пошла в гору. Петр переключил на первую скорость. Мотор заработал с натутой. Все выше и выше, поворот за поворотом. Кажется, уже вылез на самый верх горушки, что вздымалась по носу радиатора старательного МАЗа. Машина подминала под себя сухую до звона дорогу. (Нынче с дождями не густо. Для вывозки леса это, конечно, хорошо, но для огородов… Картошку посадили, она и сидит в земле, не всходит). Свет мощных фар лизнул противоположный склон горы, взору открылась на миг старая порубка, пустые прокладки брошенного верхнего склада. Лишь в одном месте горбился небольшой издали штабелек. А возле него замер с опущенной стрелой автокран. Крановщик, видно, не дождавшись его, опустил стрелу на фиксаторы и спит теперь в кабине. Подмерзает. Ночи в горах свежие.

На следующем повороте Петр уже увидел в свете фар и крановщика. Высунувшись из кабины, он грозил кулаком. Мол, я тебе, пропащий!..

Крановщиком оказался Егор Карманов, что на челюстнике на лесозаготовительном участке работает. Раньше был крановщиком. Опытный механизатор! С ним можно загрузить прицеп под самую завязку. Первые его слова и были о том, чтоб Карманов загрузил его хорошенько, «под самую завязку». Чтоб уложиться в два рейса.

Карманов прикинул, сколько будет леса в штабельке, повертел головой и так и этак. В сомнении пожал плечами.

— Тут кубометров сорок…

— Самый раз! — Петр сделал разворот на петле, поставил лесовоз ровненько к штабелю, оббежал его, проверил крепления на стойках, махнул Карманову: — Давай!

Карманов подал ему стропы с крючьями. Один за одним ровные, почти без сучьев, бревна ложились между высокими стойками на лесовозный прицеп. Петр поторапливал. Карманов работал споро. За полчаса, наверно, воз был готов. Карманов, знавший меру загрузки, отвернул стрелу крана. Петр вдруг закричал:

— Ты чего? Еще штуки три можно положить!..

— Не, — Карманов мотнул головой отрицательно.

— А я говорю можно! — гнул свое Петр. Он сосчитал оставшиеся в штабеле бревна. По его расчетам выходило, что если еще взять штук несколько, то останется как раз на один рейс. — На рейс как раз останется. Давай!..

Карманов повозмущался там у себя в кабине крана, помялся — подавать, не подавать стропы — и включил подачу. Ему тоже не хотелось торчать здесь, хотелось поскорей домой.

Кинули еще бревно. Потом еще. Петр жадничал, выбирал потолще. Пожалуй, и хватит. Но он снова машет рукой: — Давай! Давай еще одно!..

Третье бревно легло неудачно — больно толстое. Концы стоек не достают даже до половины толщины бревна. Это свалится с воза. Упадет на крутом повороте или на ухабине. Карманов, давший было «майна», взял снова «вира», чтоб положить бревно на средину воза, где как раз было подходящее место. Но один крюк соскользнул, а оставшийся, когда Карманов взял «вира», стащил бревно за край воза, и оно легло как-то по диагонали.

— Я счас! — крикнул Петр и с топором полез на воз, чтобы подправить непослушное бревно.