Председатель приемной комиссии, генерал в отставке Бережной, ветеран войны, танкист, горевший в танке, с красивым мужественным лицом, испещренным белыми шрамами, посмотрел на меня буквально с ненавистью, его передернуло, прорычал:

– Длинноволосый?.. В свитере?

Виктор Лагоза, секретарь нашей партийной организации, попробовал вступиться:

– Но… это же писатель… у них, знаете ли, чуть более свободные манеры…

Председатель рыкнул:

– Но вы же в костюме и при галстуке? Пусть придет одетым как положено.

Нас вытолкали едва ли не в шею.

Естественно, я не подумал ни стричься, ни менять свитер на костюм, которого у меня, кстати, и не было. Это ведь вам надо меня в партию, а не мне. Я – писатель, а все остальное – мелочи.

Через десять дней меня повели в райком партии снова. Я все в том же свитере, с длинными волосами. Бережной скрипнул зубами, в глазах бессильная ненависть. Под стеной сидят на стульях с десяток ветеранов партии, приемная комиссия, смотрят с неодобрением.

Лагоза представил меня, коротко рассказал, кто я и что я, всячески напирая на рабочее происхождение, затем Бережной обратился к членам комиссии:

– Есть у вас вопросы?.. Мы должны выяснить, разделяет ли идеалы партии, знает ли вообще, что является основой нашей партии?.. У меня вопрос к вам, товарищ Никитин… что такое демократический централизм?

Я подумал, подумал, пожал плечами.

– Наверное, демократия в центре внимания?

Он потемнел, с силой вдохнул, задержал воздух, после паузы выдохнул и задал второй вопрос

– С какого времени можно вступать в ряды партии?

Я опять подумал, ответил нерешительно:

– С двадцати одного?.. Нет, с двадцати трех!

Члены приемной комиссии смотрели как на марсианина. Бережной стал совсем черным, сказал хрипло:

– Полагаю, что товарищ Никитин не готов к вступлению в ряды партии. Я так и доложу в обком партии.

На обратном пути расстроенный Лагоза спросил с тоской:

– Юра, что с тобой?.. Почему ты не ответил, что такое демократический централизм?

Я огрызнулся:

– А откуда я знаю?

– Юра! Из обкома пришло указание принять тебя обязательно!.. Потому тебе задали только те вопросы, ответы на которые ты знаешь наверняка!

– Почему?

– Но это же записано первым пунктом в Уставе Комсомольца! Как и то, с какого возраста…

Я развел руками.

– Но если я не был комсомольцем? И того устава в глаза не видел?

Он ахнул.

– Не был комсомольцем?

– Если честно, – ответил я, – не довелось даже пионером. Так уж получилось. Я был второгодником, хулиганом и все такое…

– Никому не говори, – предупредил он. – Я вообще такое не понимаю. Просто невероятно… Ты не марсианин? Если кому-то еще удается проскочить мимо комсомола… ну там зэки или эвенки в тундре, то не быть пионером?.. Ладно, тогда с тобой понятно. Я даже не знаю, что и делать.

Я отмахнулся.

– А ничего не делать. Ни лучше, ни хуже писать не стану.

Однако, как потом выяснилось, из обкома пришел строгий приказ принять Никитина в ряды партии любой ценой. На следующее заседание приемной комиссии меня отвели все в том же свитере и с длинными волосами, представили ветеранам партии, после чего… проголосовали, не задав ни единого вопроса, что, конечно же, являлось нарушением.

Буквально через месяц меня избрали членом бюро горкома КПСС. Я дважды сходил на эти мероприятия, заскучал, решил, что могу придумать более интересное времяпрепровождение.

Знающие люди предупредили, что на ближайшем партсобрании меня, как молодого коммуниста, нагрузят партийными заданиями. Я подготовился и, едва собрание началось, сам попросил слова и предложил создать Клуб Любителей Фантастики при Союзе Писателей.

– А что это такое? – спросил с недоверием Петров, председатель правления и один из старейших коммунистов.

– В стране огромное количество читающих фантастику, – пояснил я. – В Харькове их особенно много, ведь наш город – город науки, здесь университет, масса институтов, студенчество, ученые… Но из пишущих фантастику я – единственный, кто является членом Союза Писателей СССР, а теперь еще и членом партии. Я мог бы создать такой Клуб при нашем отделении Союза Писателей…

Второй, один из столпов харьковской литературной элиты, Гельфандбейн, поморщился.

– Но кому это надо?.. Фантастика – это так, пустячки…

Он осекся, поймав мой ехидный взгляд, все до сих пор ежатся от того разгрома, который я нанес своим романом на рабочую тему, доказав, что фантасту писать такие романы – одной левой.

– Это надо, – ответил я веско. – Фантастика – это о будущем? Понимаете?

Он сглотнул что-то, застрявшее в горле, смолчал. Петров поинтересовался:

– Юра, почему вы считаете, что вам удастся объединить таких любителей?