Глаза начальства грозно сверкнули, но никто этого не увидел, со стороны женщина казалось, была полностью увлечена нехитрым делом. Зато Машенька гнев почувствовала и зябко передернула плечиками — она то знала, что если наказание не было объявлено сразу, значит провинность требует более тщательного разбора.

— Как ты думаешь, что он будет делать, когда нагонит? — голос звучал ровно и заинтересованно, отчего сердце Машеньки преисполнилось дурных предчувствий, а плечи невольно поникли.

— Разрешите…

— Не разрешаю. Никаких активных действий до привала, просто увеличить внимание. Выполняйте. — И подхватив оружие командир, перепрыгивая с камня на камень, поскакала догонять ушедшее вперед «ядро» отряда.

Зачем Федор плелся вдогонку непонятному отряду он и сам с уверенностью не сказал бы. Наверное просто потому, что во всем окружающем мире непонятная группа была единственной движущейся деталью пейзажа. Он видимо просто был не в силах расстаться с эти единственным проявлением жизни среди пустоты — даже звери, повинуясь инстинкту, предпочли остаться с пустым желудком, но не покидать логовищ, рискуя столкнуться с неведомыми опасностями изменившегося мира. И только поднимающиеся вокруг все выше горы равнодушно взирали своими вершинами на крохотные и одинокие фигурки. Они-то за свое время чего только не насмотрелись и оттого научились презирать всяческую суету и мельтешение.

Видимо, именно на одиночество, точнее — на нежелание остаться полностью одному перед этой равнодушной вечностью, и следовало списать столь неосмотрительное, если не самоубийственное поведение. Ведь давно уже следовало принять влево или вправо вдоль предгорий, чтобы выйти к человеческому жилью, а не углубляться в и вовсебезлюдные места, где и охотники с бортниками бывали лишь изредка.

Впрочем, еще неизвестно, что он встретил бы там, у соседей, если даже на отдаленный хутор смерть заглянуть не поленилась.

Совсем недавно десятилетнему пацану об одиночестве можно было только мечтать. Пусть их хутор и был расположен далеко от соседей, чтобы преодолеть не один десяток километров, надо было потратить почти полдня на поездку и сборы, зато всяких родственников вокруг наблюдался явный переизбыток. И ладно бы просто наблюдался — каждый из окружающих так и норовил нагрузить тощую шею приличным довеском из домашних дел, да еще и повоспитывать. Хорошо если подзатыльником, а то ведь от бесконечных нотаций хотелось бежать куда-нибудь на необитаемый остров. Туда, где нет ни старшей сеструхи, что вдруг перестала принимать участие в их проказах, вместо этого приобретя привычку напыщенно рассуждать о том «как должно» себя вести, ни младшего брата, вечно нудно требующего участия в его «предприятиях», за которые традиционно больше перепадало Федьке (как старшему).

Вот только когда впивался ногтями в ладони и бросал сквозь сжатые зубы: «Все дураки!», — мечтая или самому куда-нибудь провалится, или чтобы провалился весь окружающий мир, он никак не думал, что желание однажды исполнится. Да еще так — очередью прошивающей стену насквозь и гранатой влетевшей в окно. Вот именно тогда, услышав вскрик брата, сменившийся особенной тишиной, он и понял, что остался один.

Более взрослый человек, скорее всего, впал бы в отрешённое состояние, не в силах совладать с навалившимся горем, а десятилетний пацан просто направил ствол (не имея заряженного оружия на расстоянии вытянутой руки, здесь, на стыке степи и гор никто спать не ложился), на появившийся в дверном проеме силуэт. Зарядил по новой и выстрелил еще раз, скорее всего попал, потому что выпрыгнуть в окно ему никто уже не помешал. Не спасая свою жизнь, в этом возрасте смерть не воспринимается как нечто реальное, даже если она рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, просто дульнозарядный пистолет требовал много времени и более надежного укрытия, чем тонкие стены летней времянки.

И то и другое тело выполнило самостоятельно, судя по тому, что придя в себя после краткого периода беспамятства, Федор обнаружил, что довольно глубоко забился в знакомую щель между камнями — место, где до того бывал неоднократно, играя в прятки, индейцев и прочие мальчишеские игры. А пистолет, заряженный последним из двух патронов, что лежали в кармане пижамы, смотрит своим единственным глазом в сторону откуда должна подойти погоня.

Вот только стальной шарик закатанный в свинец так и не нашел свою цель. Возможно у нападающих не было приборов, способных увидеть на земле следы босых ступней, а может неожиданный отпор настолько отрезвил противника, что взрослые и обученные убивать люди решили… не нарываться. Так или иначе, но своего врага вглядывающийся до боли в темноту мальчишка этой ночью так и не дождался.

Враг, как ему и положено, подкрался оттуда, откуда не ждали. Со спины. Пижама грела не слишком, босые ноги на камне не чувствовали холода, адреналин и нервное напряжение не дали телу замерзнуть, но каменные стены щели по капле отнимали тепло. Федор просто не заметил, как от возбуждения перешел к оцепенению, а потом и вовсе впал в забытье.

Ранняя осень — не самое холодное время, тем более на Прерии, поэтому холодный сон не перешел в вечный. Но когда заглянувшее в щель между камнями солнце заставило открыть глаза и мучительно попробовать вернуть подвижность застывшим мышцам, оставалось только скрипеть зубами — по родному подворью, прекрасно видимому с этой позиции, открыто, ничего не боясь, ходили захватчики. И не было никакой возможности заставить их об этом пожалеть — на пятьдесят метров, нужных для уверенного выстрела из «пистоля» при свете дня его никто бы не подпустил.

Свои возможности он понимал хорошо, и недооценивать противника тоже был несклонен. Один единственный имеющийся в наличии выстрел не позволяет рассчитывать на случайность. Оставалось только внимательно смотреть и запоминать. И копить ненависть.

К счастью, долго эта пытка не продолжалась. Довольно скоро захватчики двинулись дальше. Федор еще пару часов потратил на попытку понять, что это не ловушка и его враги действительно ушли. Но даже после этого приближался к ставшему вдруг таким незнакомым и чужим дому очень медленно и осторожно. Боясь что-либо сдвинуть или потревожить.