– То есть, на какой это лжи? – не понял Альбин.

– А ты сам подумай! Ну как может сгореть вся земля?! – Клодий обвел руками круг, затем сделал второй побольше и, в конце концов, распростер руки так, будто собирался обнять весь горизонт: - Ну ладно, город, даже такой, как Рим, царство, подожженное в разных концах злобным врагом. Но – чтобы сгорела вся земля?! Альбин, есть же широкие реки, которые остановят огонь, наконец, море, пустыни. Что ты на это скажешь, а?

Клодий одновременно с превосходством и робкой надеждой посмотрел на Альбина, который опять не знал, что, с одной стороны, начальнику еще явно хотелось выйти победителем из этого спора, но его душа, услышав слово Истины, уже жаждала быть побежденной…

Да и не до наблюдений за Клодием было в этот момент Альбину.

Его действительно поставил в тупик такой вопрос, из которого, казалось, не было выхода. Но вера в то, что для Бога нет ничего невозможного, вскоре превозмогла, и он уверенно заявил:

– Что я скажу? Только одно: что Тому, Кто сумел создать весь этот мир и навести на землю Великий Потоп, ничего не стоит предать всю – всю, Клодий!
– землю и огню. Как? Не спрашивай – не знаю. Когда – тоже не скажу, потому что это известно одному только Богу. Но то, что земля сгорит, чтобы потом обновиться, в этом можешь не сомневаться!

– Ну сгорит, так сгорит! – снова делая лицо якобы равнодушным к услышанному, сказал Клодий и, покосившись на палящее солнце, с искренним беспокойством заметил: - Только когда это будет – никому неизвестно! А вот мы, кажется, можем расплавиться прямо сейчас!

И предложил перейти в каюту, где было хоть немного прохладней.

13

В каюте Альбин вновь заговорил о тайнах Царства Небесного и Истине, не слыханных прежде, а теперь явно открытых, причем, для всех без исключения, будь то раб или царь…

Клодий слушал, уже не перебивая, и если морщился, то только от того, что на палубе начался какой-то шум.

Сначала это были какие-то непонятные шаги бегающих туда-сюда людей.

Потом раздались громкие голоса, и даже – неслыханное дело во время штиля - крики.

В конце концов, шум на палубе усилился настолько, что мешал слушать…

– Что они там, бешеной акулы наелись, что ли? – возмутился Клодий.

Он захотел сам выйти узнать, в чем дело.

Но, опережая его, дверь распахнулась, и в каюту вошли два раба.

Один из них, с наглой ухмылкой на лице, даже не приклонил шею, а другой, бледный от страха, униженно и виновато кланялся Клодию.

– Что там – пожар? – почувствовав что-то неладное, сразу насторожился тот и потянул руку к лежавшему около его ложа обитому бронзой сундучку…

– Хуже, господин, бунт!
– прошептал бледный раб, и другой, отстраняя его, нагло заявил:

– Грифон взамен за свободу рассказал келевсту, что в трюме все твое золото, и он решил, что, так как ты сам, добровольно, не поделишься с ним, забрать его все.

– Не может быть! – ошеломленно покачал головой Клодий.

– Увы, господин, это действительно так! – печально подтвердил бледный раб. – Я был рядом и сам слышал, как Грифон говорил все это келевсту. Тот сразу спросил: «А почему ты сам не украл хотя бы часть этого золота и не сбежал?» «Совесть не позволила!» - ответил ему Грифон. «А предавать его - позволяет?» - во все глаза уставился на Грифона келевст. «Да» - спокойно ответил тот. «Но почему?» - даже воскликнул келевст. И Грифон сказал: «Потому что он сам, то есть, прости, господин, ты – во всем виноват!»

– Слыхал? – окликнул давно уже понявшего, что к чему, Альбина Клодий. – Кажется, все это начинает походить на правду.

– Да, господин! – вздохнул бледный раб. – Прости, я не успел предупредить тебя. Келевст не позволил… Он, как стадо баранов, согнал в одну кучу всех нас, твоих рабов, и пообещал дать волю и золото тем, кто перейдет на его сторону.

– И что – мои рабы пошли на такое?! – не поверил Клодий.