У русских людей: новгородцев, псковичей и даже смолян - ненависть к князю внезапно сменилась жалостью. Уж такова отличительная черта русского характера, что любое чужое страдание вызывает боль и в своей душе.

Дождавшись своей очереди, тиун подскочил к князю Илье, и, словно жалостливо гладя, провел своими пальцами по его ладони и затем, тщательно забинтовал ее.

– Видали? Видали? – заволновались в толпе.

– А что там такое? Что?..

– Да он же смочил ему место ожога мокрыми пальцами!

– Ну, теперь Илье точно не избежать язв!

– Постыдился бы так говорить! Сам бы хоть раз попробовал, что это такое…

– А я такого зла, как он, не делал!

– Откуда мы знаем, угодно или нет сами ходим пред Богом? То, что для человеков славно и высоко - часто мерзость пред очами Господа! – оглянувшись, строго сказал говорившему игумен.
– Всех нас в конце концов ждет Его Страшный суд. И дай Бог, чтобы он был мягче, чем этот!

Он достал из мешочка клещи-матрицу, маленький свинцовый кружок и направился к князю Илье.

– Дай я! – остановил его Мстислав Мстиславович, и сам скрепил обвивавший перевязку шнурок печатью: на одной стороне – скачущий со стягом на длинном древке святой Феодор Стратилат, чье православное имя носил отец, на другой – его собственный небесный покровитель - стоящий в полном вооружении святой Феодор Тирон.

На мгновение взгляды двух молодых князей встретились. В глазах князя Ильи уже читалась жгучая боль. И Мстислав Мстиславович незаметно подбадривающе пожал ему запястье. Князь Илья, как ни горько было ему в это мгновение, в ответ тоже чуть приметно улыбнулся благородному князю.

3

Боярин, радостно всплеснув руками, бросился выполнять приказ князя.

Божий суд был закончен.

Теперь всем надо было набраться терпения и целых три дня ждать его результата. И следом за ним - оправдания, в которое верила разве что одна Горислава, или сурового приговора, в который верили все, в том числе и сам князь Илья.

В ожидании начала пира, чужеземцы стали интересоваться, что будет подано на стол в честь такого значительного события, как восшествие на смоленский стол нового князя.

Кузнец с клещами в руках, от которых отшатывались все встречавшиеся на пути, понес раскаленный еще кусок железа в кузницу, вслух размышляя, что из него теперь выковать…

Князь Мстислав, беседуя с воеводой, уже давал тому указания по еще лучшему укреплению малых смоленских градов.

Борис Давыдович подошел к нему и, указывая на пятерых, мало уступавших ему в крепости, дружинников предложил:

– Дозволь, князь, я выставлю своих лучших воинов охранять его!

Но князь Мстислав был иного мнения на сей счет.

– Со своим уставом в чужой монастырь не ходят! – строго напомнил он уже порядком надоевшему ему гостю и, кивая на князя Илью, приказал воеводе: - В поруб его. Выставить надежную охрану у дверей, и чтобы рядом с ним денно и нощно находился один стражник.

Дежурить по очереди в самой темнице-порубе добровольно вызвались два младших дружинника.

Князь Мстислав лично поговорил с каждым из них, и только после этого, словно вспомнив о князе Борисе, повернулся к нему и с насмешкой сказал:

– А своих людей, коли не доверяешь мне, а не доверяешь оттого, что, видать, и самому-то себе ты не доверяешь, можешь ставить за воротами терема!

Он коротко кивнул на деревянную стену, и услышав крики взывавших к нему людей, задержался на ней взглядом…

. - Вот уж поистине, никогда не говори, как хорошо на вершине горы, пока не взошел на нее! – покачал он головой и сказал старшему из смоленских бояр. – Ладно… Одному да будет Божий суд, а всем остальным – княжий. Вели открывать ворота!

– Что-что? – не понял тот.

– То, что слышал – суд вершить буду! Но по справедливости, так что потом пусть зла на меня не держат!

Боярин, радостно всплеснув руками, бросился сам выполнять приказ князя.

– Смотри, уже и суд согласился вершить! – радостно зашептались смоляне.

– Глядишь – так и надолго у нас задержится!

– Как же – надолго! – усмехались над ними новгородцы.

– Все равно будет нашим!