Шрифт:
- Бари, постой! Я хотел бы сказать тебе…
- Чего? – он горько усмехнулся. – Мне надо ничего говорить.
- Это ведь из-за меня, да? Тебе ведь некуда идти! Да постой же, дай мне сказать всего пару слов, иначе потом уже будет слишком поздно… Бари!
- Не надо лишних слов. Не надо. Это не твоя вина, не ты заварил эту кашу, не тебе её расхлёбывать. Иди, работай. И забудь об этом случае, великий инженер Николас Фарейда!
Он вновь горько усмехнулся своей неудачной шутке и пошёл вперёд, не оглядываясь назад. Николас не стал его останавливать, поняв, что это полностью бесполезное дело. Солнце выглянуло из-за тучи, осветив небольшую фигуру человека, медленно уходящего вдаль. Он был полностью одинок в этом огромном и яростном мире, и никому уже был не нужен. Он был подобно крошечной песчинке, подбрасываемой ветром вверх, полностью одинок в своём несчастии, и наверное, уже никто не мог помочь ему, человеку, потерявшему лицо.
Фигура Бари медленно исчезла вдали. Он пришёл в эту жизнь так же незаметно, как и ушёл, и это была жизнь метеора, некогда горевшего и мелькавшего, а теперь оставившего лишь в прошлом какие-то отсветы, рассеивавшиеся в воздухе.
Глава четырнадцатая
Мориц Надькевич на цыпочках проходил по коридору, боясь уронить своё драгоценное сокровище. Он оглядывался воровато по сторонам, боясь, как бы его не засекли, а потом шёл вперёд, тщательно выбирая дорогу, чтобы в дальнейшем ни с кем не пересечься. Душа пятнадцатилетнего мальчишки торжествовала, когда он взглянул, как на золото, на то, что нёс в руке. Руки были потными от волнения и радости. Он видел, что ещё немного и всё волнение будет позади. Рука плотно сжимала стеклянную колбу с серной кислотой.
Да кто бы ему позволил взять в руки такую опасную и такую притягательную вещь! Да не один нормальный человек не дал бы. Значит надо было взять самому. Мориц специально выждал время, когда никого не будет в лаборатории. Ему это удалось. Да и смену он себе выбрал такую, когда большая часть людей, работающих здесь, была разбросана по самым разным местам, и в здании кроме дяди Алекса практически не было никого. Разве не лакомый ли кусочек для него? А Надькевич уже представлял, как проводит опыты с этой опасной жидкостью.
Он дошёл до лестницы, буквально летя на крыльях радости. Мориц уже ничего не замечал вокруг, полностью отдавшись своим впечатлениям и улетев куда-то далеко-далеко в своих мечтах. Он почти вступил на первую ступень, как вдруг чей-то резкий голос из-за угла его поспешил окликнуть:
- Мориц! Куда ты несёшь эту склянку?!
Надькевич резко вздрогнул, явно не ожидая услышать чей-то голос. В испуге он выронил колбу. Несколько секунд всё было как в замедленной съёмке. Колба разбилась, ядовитая кислота с шипением растеклась по полу, коснулась стены, разъела обои и медленно потекла куда-то вниз со второго этажа на первый. Оба, и Мориц, и тот, кто его окликнул, стояли неподвижно, смотря за происходящим. Потом Нерст (а это был именно он) с горечью произнёс:
- Что же ты наделал, Мориц! Что же ты наделал…
Кабинет Вингерфельдта располагался именно рядом с лестницей. Сам «король изобретателей» сидел за несколько секунд до этого на своём стуле и внимательно листал бумаги. Он был явно сегодня не в духе, что-то ворчал себе под нос, списывая всё своё плохое настроение на погоду. Затем он в какой-то миг оторвался от своих записей, развернулся. Это-то его и спасло. Александр Вингерфельдт принялся вглядываться в пол, загадочно чертя таинственные фигуры вокруг двух красных точек, помеченных как «Грац» и «Вена». Он полностью ушёл в себя, как вдруг услышал шипение откуда-то сверху. Резко повернулся, взглянул вверх. И тут его охватил дикий ужас, парализовавший его на несколько секунд. Сквозь потолок какое-то вещество с шипением прорывалось, сделало в нём дырку, а потом медленно каплями упало ему на стол. Кислота разъела несколько бумаг, стол, и свалилась на пол, повредив покрытие.
Через несколько минут Алекс полностью собрался с мыслями и выскочил из кабинета, дрожащими руками подхватив трость. Он быстро определил предположительное место, откуда стекала кислота, и быстро побежал наверх. Взлетев буквально по ней, подобно птице, Алекс остановился. Перед ним стоял, потупив глаза в пол, Мориц. Рядом стоял Нерст, нервно теребя рукав своего халата.
- Что случилось?
- Кислота проела пол, - невинно ответил Нерст, страшно волнуясь.
- Да я понял, что это не стеклянные бусы рассыпались! – рассвирепел Вингерфельдт. Его глаза были готовы просто метать молнии. Но метать их было не в кого – все отводили в испуге взгляд. – Как она вообще здесь оказалась?! Кто её пролил?
За поступки надо отвечать, - подумал Мориц, ненавидя себя в душе за свою беспечность и радость достижения лёгкой цели. Он взглянул на своего босса, можно сказать, отогревшего его, и невольно съёжился от страха. Да, наказание было бы просто страшным, если бы Вингерфельдт узнал бы о том, что это он сделал, да ещё и по какой причине. «Главное, чтобы не уволили». Надо говорить правду. Не смотреть в глаза Алексу. Не смотреть в глаза. Мориц открыл было рот, но тут же закрыл его. Нерст, казалось просёк именно тот момент, когда Надькевич должен говорить, и поспешил опередить его:
- Это я, Алекс! Это я пролил кислоту…
От удивления у Морица готова была вытянуться шея и вылезти из орбит глаза. Он ожидал, что тот скажет всё по-честному, особо ничего не преувеличивая, сухо и сдержанно, в свойственном ему академичном стиле. Сердце Морица бешено заколотилось от страха и ужаса. Ведь Нерст шёл покрывать его! Но он ведь знает, на что идёт. Надькевич всем сердцем попытался преодолеть в себе волнение и дикий ужас за только что свершённый им поступок.
Блеснули глаза Вингерфельдта недобрым огнём. Но Нерст устоял перед его взглядом, волнуясь, пожалуй, не меньше, чем сам мальчишка.