— Не надо делать вид, что ты ни в чем не виноват. Я даже готов признать, что в сцене, ловко устроенной минувшей ночью, есть доля и моей вины. Но я никогда не считал тебя способным на такое подлое предательство. — Его смех прозвучал довольно пугающе.

Впервые Сьюард осознал, сколь опасен Томас.

— Забавно, не правда ли? — сказал тот таким же устрашающим спокойным тоном. — Ты часто отмечал мою недоверчивость, и все-таки оказалось, что меня так легко обмануть.

Томас подошел к полковнику и остановился на расстоянии вытянутой руки. «Вероятно, он пьян или наглотался каких-то снадобий», — подумал Сьюард. Он не знал, чем именно вызвано такое состояние Томаса. Затем вспомнил мужчин с такой своеобразной походкой, необычным спокойствием и лихорадочным взглядом. Томас Монтроуз выглядел подобно человеку, случайно уцелевшему после страшной резни.

— Надеюсь, удовольствие, которое ты получил, стоило того. — Томас покачал головой. — Впрочем, мне не привыкать попадать в неприятное положение. А ты, хорошо зная меня, должен был понимать, что тебя ждет возмездие. Ты все предусмотрел? — Губы Томаса искривились. — Я не разочарую тебя, уверяю! Ну что же ты стоишь, давай начинай, Сьюард. — Томас стоял в расслабленной позе со спокойным видом; только его внушительные габариты и слишком мягкий голос казались угрожающими. — Я доставлю тебе еще большее удовольствие, позволив первым нанести удар. Не правда ли, это выглядит весьма трогательно?

— Я не поддамся такому искушению, Монтроуз, и на самом деле я не такой легкий противник, как ты полагаешь, — предупредил Сьюард.

— Посмотрим, — сказал Томас с обманчиво мягкой улыбкой. Он закрыл глаза и качнулся назад. Сьюард инстинктивно вытянул руку, чтобы удержать его, но прежде чем он успел коснуться Томаса, тот слегка приоткрыл глаза, и Сьюард увидел в них дикий блеск. Он резко отдернул руку назад. Несмотря на внешнее спокойствие, Томас Монтроуз явно мог бы свернуть ему шею.

На протяжении своей крайне опасной карьеры полковник Генри Сьюард имел дело со многими типами людей. Он встречался с самыми опасными и непредсказуемыми противниками, и его незваный гость был именно таким.

— Нет мы не начнем, пока ты не выслушаешь меня, — сказал Сьюард, удивившись своему желанию облегчить страдания Томаса.

— Меня не интересует, что ты скажешь, — проворчал тот, делая шаг вперед. Сьюард остался стоять на месте.

— Я не знаю, что произошло минувшей ночью, — сказал он. — Могу только догадываться, что случившееся связано с ранним возвращением леди Кэтрин в отель.

Томас мгновенно схватил Сьюарда за лацканы халата и толкнул его вперед.

— Меня можно обмануть только один раз. Ты хочешь, чтобы я поверил, будто бы ты не спланировал такой извращенный способ наказать меня? Но за что? За мое социальное положение? За то, что я оставил министерство иностранных дел? Разве не ты убеждал меня, что Дафна Бернар не будет липнуть ко мне, когда я попытаюсь осуществить твой план? — Его голос понизился до шепота. — Ты, конечно, смеялся, Сьюард, — продолжил Томас, — когда она описывала, какое отвращение было написано на лице Кэт? Или Дафна не заметила этого, будучи слишком занятой моим соблазнением? Какое разочарование для тебя! — Он встряхнул его и неожиданно небрежно оттолкнул его от себя.

Сьюард попятился назад, вытянув дрожащую руку и пытаясь предотвратить падение. Монтроуз был невероятно силен. Однако не физическая сила, а его слова заставили полковника побледнеть.

Он не знал, что произошло, но догадывался. Дафна Бернар, испуганная и дрожащая, прибыла к нему в два часа ночи и, сообщив все, что знала, потребовала денег. На вопрос, почему она не предоставила информацию Томасу, дама разразилась французской руганью и заявила, что как можно скорее вернется в Париж.

Сьюард провел остаток ночи, стараясь убедить себя, что с его стороны не было никакого предательства. Ему не о чем было беспокоиться; леди Кэтрин без каких-либо происшествий вернулась в свой номер. Он усмехнулся над показным соблюдением требований морали со стороны Томаса. «Однако, — мрачно подумал полковник, — если и следует над чем действительно посмеяться, так это над его собственной неспособностью воспользоваться кодексом чести».

Потому что, помимо ярости, превратившей этого огромного мужчину в опасного зверя, тот явно испытывал невероятные мучения. Сьюард интуитивно подозревал, что сам он не способен на такие сильные чувства. Внезапное осознание этого наполнило его презрением к самому себе. Подобно разозлившемуся ребенку, который не может ездить верхом и потому заявляет, что ненавидит лошадей, он старался оградить свою личность от таких понятий, как честь, порядочность и нравственность.

Сьюард никогда ни перед кем не оправдывался. И сейчас не хотел делать это. Однако он чувствовал, что необходимо просветить Томаса относительно недостойного поведения лорда Бэрримора.

— Я не являюсь твоим врагом, Монтроуз. — Последние слова Сьюарда были прерваны ощущением резкой боли.

Он даже не заметил, как Монтроуз нанес ему удар, так быстро это произошло. Томас стоял, снова расслабившись, опустив руки по бокам и ровно дыша.

— Я опять ошибся в тебе, Сьюард. Поздравляю! Я никогда не думал, что ты к тому же трус!

Теперь полковник не на шутку разозлился. Он нанес ответный удар, целясь в подбородок Монтроуза. Однако его кулак не достиг цели. Его противник рефлекторно схватил руку, остановив в нескольких дюймах от своего подбородка. При этом лицо его сохраняло невозмутимое выражение.

— Благодарю, — пробормотал Томас и вывернул запястье Сьюарда так, что тот вынужден был опуститься на колени.

Полковник стиснул зубы, сдерживая стон. Казалось, его рука была сломана.

— Это еще легкое наказание! — фыркнул Томас, отпуская его. — Скажи еще раз, что ты не мой враг.

— Пошел к черту! — прорычал тот и ударил Томаса ногой в коленную чашечку. Монтроуз отступил назад.

Поднявшись, Сьюард нанес удар локтем по его лицу и отскочил.

Томас опустил голову; на губах его появилась кровь. Он взглянул из-под темных бровей на полковника, и тот увидел вспыхнувший дьявольский огонь в его глазах.