— Вы совершили смелый поступок, — сказала Люси.

— Какой именно?

— Разоблачили все эти ужасы.

— О! Таких героев во Франции тысячи, — ответил Анри. — Нападая сегодня на СССР, никто не рискует быть расстрелянным.

Она посмотрела на Анри с недоумением:

— Да, но вы занимали определенное положение на стороне левых; эта история должна была вас скомпрометировать.

— А вы представьте себе положение, какое я могу занять у правых!

— Правые, левые — такие понятия сильно устарели, — заметил Дюдюль. — Главное, в чем надо убедить страну, так это в том, что сотрудничество капитала и труда необходимо для ее возрождения. Вы сделали полезное дело, развеяв один из мифов, который противопоставляют их примирению.

— Не торопитесь поздравлять меня! — сказал Анри.

Вот оно самое страшное одиночество: получить одобрение этих людей. Половина двенадцатого — самое ужасное время; театр пустел, и сознание всех тех, кого в течение трех часов он держал в плену, разом срывалось с цепи и оборачивалось против него: какое побоище!

— Старина Дюбрей, должно быть, в ярости, — с довольным видом заметила Клоди.

— Скажите-ка, а с кем спит его жена? — спросила Люси. — Ведь в конце-то концов он почти старик.

— Не знаю, — ответил Анри.

— Однажды она оказала мне честь и пришла, — сказала Люси. — Ну и воображала! Ах, терпеть не могу женщин, которые одеваются как билетерши, чтобы продемонстрировать свои социальные взгляды.

Анна была воображалой; Дюдюль, повидавший мир, объяснял, что Португалия — это рай, и все они считали богатство заслугой, полагая, что заслужили свои богатства; но раз уж Анри сидел рядом с ними, ему оставалось только молчать.

— Добрый вечер, — сказала Жозетта, положив на стол усыпанную блестками сумочку; на ней было зеленое платье с глубоким декольте; Анри никак не мог понять, почему она так щедро выставляет себя напоказ мужчинам, желание которых раздражает ее; ему не нравилось, что это нежное тело было, под стать имени, общественным достоянием. Жозетта села рядом с ним в конце стола, и он спросил:

— Как прошел спектакль? Не свистели?

— О! Для тебя — это триумф, — ответила она.

В целом критика отзывалась о ней неплохо: дебют, каких много; с такой внешностью и терпением у нее были все шансы сделать достойную карьеру, но она казалась разочарованной. Вдруг лицо ее оживилось:

— Ты видел? За столиком в глубине — Фелисиа Лопес, какая она красивая!

— У нее главным образом очень красивые драгоценности, — заметила Люси.

— Она красива!

— Милая моя, — улыбаясь, сквозь зубы сказала Люси, — никогда не говори в присутствии мужчины, что другая женщина красива, ибо он может вообразить, будто ты не такая красивая; и не сомневайся, никакая другая никогда не сделает такой глупости, ответив тебе тем же.

— Жозетта может позволить себе быть откровенной, — возразил Анри, — ей нечего бояться.

— С вами — возможно, — с легким презрением заявила Люси, — но есть и другие, которым не понравится видеть напротив себя плаксу; налейте-ка ей выпить: красивая женщина должна быть веселой.

— Я не хочу пить, — сказала Жозетта; голос ее дрогнул: — У меня прыщик в углу рта, наверняка из-за печени: я возьму стакан виши.

— Что за поколение! — пожав плечами, сказала Люси.

— Самое хорошее, когда пьешь, — заметил Анри, — это то, что в конце концов пьянеешь.

— Ты не пьян? — с тревогой спросила Жозетта.

— О! Напиться шампанским — гигантский труд.

Он протянул руку к бутылке, Жозетта остановила ее.

— Тем лучше. Потому что мне надо кое-что сказать тебе. — Она заколебалась. — Но сначала обещай мне не сердиться.

Он засмеялся:

— Не могу же я обещать, не зная. Она нетерпеливо взглянула на него:

— Значит, ты меня больше не любишь.

— Ладно, рассказывай.

— Так вот, недавно я дала интервью для «Эв модерн».

— Что ты там еще наговорила?

— Я сказала, что мы помолвлены. Это вовсе не для того, чтобы заставить тебя жениться на мне, — с живостью сказала она. — Мы сообщим о нашем разрыве, когда пожелаешь. Но нас все время видят вместе, и помолвка придает мне вес, понимаешь? — Из своей блестящей сумочки она достала журнальную страницу и с довольным видом разложила ее. — На этот раз они дали хорошую статью.

— Покажи, — сказал Анри. — Ах! Я действительно хорош! — прошептал он. Перед бокалами шампанского Жозетта в глубоком декольте смеялась рядом

с Анри, он тоже смеялся. «Точно так, как сейчас, — с досадой подумал Анри. — Тут недолго вообразить, будто я ночи напролет пью шампанское, а дальше всего один шаг и до того, будто я продался Америке: они быстро сделают этот шаг». Между тем Анри вовсе не любил весь этот жалкий шум и гам; он посещал модные места, чтобы доставить удовольствие Жозетте, но это ничего для него не значило, такие моменты оставались в стороне от его настоящей жизни. Он пристально разглядывал снимок: «Факт тот, что это я и что я — здесь».