ГЛАВА ВОСЬМАЯ

До чего странная затея — жить любовью, отказываясь от нее. Письма Льюиса разрывали мне сердце. «Неужели я буду любить вас с каждым днем все сильнее и сильнее?» — писал он мне. И еще в другой раз: «Странную шутку вы со мной сыграли. Я не могу больше приводить к себе женщин на одну ночь. Тем, кому я мог бы подарить кусочек своего сердца, мне нечего больше предложить». Как мне хотелось, читая эти слова, броситься в его объятия! А раз этого нельзя, я должна была бы сказать ему: «Забудьте меня». Но я не желала говорить этого; я хотела, чтобы он любил меня, я хотела той боли, какую причиняла ему, я претерпевала его печаль с раскаянием и сама тоже страдала. Как медленно движется время, как быстро оно пролетает! Льюис по-прежнему находился далеко от меня, а я день ото дня приближалась к своей старости; наша любовь старела, однажды она умрет, так и не успев пожить. Эта мысль была невыносима. Я радовалась, покидая Сен-Мартен и вновь обретая в Париже своих больных, друзей, шум, занятия, которые мешали мне думать о себе.

С июня я почти не видела Поль. Клоди занялась ею и пригласила на лето в свой бургундский замок: к величайшему моему удивлению, Поль согласилась. Когда по возвращении в Париж я позвонила ей, то была сбита с толку наигранной учтивостью и сдержанностью ее тона:

— Разумеется, я буду рада тебя видеть. Мы могли бы пойти на вернисаж Маркадье, ты свободна завтра?

— Я бы предпочла встретиться с тобой в более спокойной обстановке; у тебя нет другого времени?

— Дело в том, что я очень занята. Подожди. Ты можешь зайти завтра после обеда?

— Меня это вполне устраивает. Договорились.

Впервые за долгие годы Поль, открывая мне дверь, была одета по-городскому; на ней был серый шерстяной костюм по последней моде и черная блузка, волосы подняты вверх и подстрижены челкой на лбу; она выщипала брови; лицо ее располнело и слегка покрылось красными прожилками.

— Как дела? — сердечно спросила она. — Хорошо провела каникулы?

— Превосходно. А ты? Ты осталась довольна?

— Я в восторге, — сказала она тоном, показавшимся мне исполненным намеков. Она смотрела на меня со смущенным и в то же время вызывающим видом. — Ты не находишь, что я изменилась?

— Ты великолепно выглядишь, — ответила я. — И у тебя отличный костюм.

— Мне подарила его Клоди: это костюм от Бальмена {113}.

Возразить было нечего ни против столь изысканного покроя, ни против ее элегантных лодочек. И, возможно, лишь потому, что я не привыкла к ее новому стилю, Поль казалась мне еще более странной, чем в своих вышедших из моды туалетах, которые она изобретала для себя прежде. Поль села, скрестив ноги, и закурила сигарету.

— Знаешь, — сказала она с усмешкой, — я стала другой женщиной. Я не знала хорошенько, что отвечать, и тупо спросила:

— Это влияние Клоди?

— Клоди была всего лишь предлогом. Хотя она очень значительная личность, — ответила Поль и задумалась на секунду. — Люди гораздо интереснее, чем я думала. Как только перестаешь держать их на расстоянии, они сразу стараются проявить любезность. — Она окинула меня критическим взглядом. — Тебе следовало бы чаще бывать где-то.

— Возможно, — трусливо согласилась я. — А кто туда приезжал?

— О! Все, — произнесла она восторженным тоном.

— Ты тоже собираешься открыть салон? Она засмеялась:

— Думаешь, я на это не способна?

— Напротив.

— Напротив? — с высокомерным видом повторила она. И, немного помолчав, сухо заметила: — Во всяком случае, речь сейчас о другом.

— О чем же?

— Я пишу.

— Прекрасно! — с подчеркнутым воодушевлением поспешила сказать я.

— Я никак не представляла себя писательницей, — с улыбкой сказала Поль, — но там все в один голос заявили, что это преступление — позволить пропасть стольким талантам.

— И что же ты пишешь? — спросила я.

— Можно назвать это как угодно: новеллы или поэмы. Это не укладывается в определенные рамки.

— Ты показывала свою работу Анри?

— Конечно нет. Я только сказала ему, что пишу, но ничего не показывала. — Она пожала плечами: — Я уверена, что его это смутит. Он никогда не пытался придумать новые формы. Впрочем, свой опыт я должна осуществить сама. — Взглянув мне прямо в лицо, она торжественно произнесла: — Я открыла для себя одиночество.

— Ты больше не любишь Анри?

— Конечно люблю, но как свободная личность. — Она бросила сигарету в пустой камин. — Его реакция была любопытной.

— Он осознал, что ты изменилась?

— Разумеется: он неглуп.

— В самом деле.

Зато я чувствовала себя глупой и вопросительно смотрела на Поль.

— Прежде всего, после его возвращения я не давала о себе знать, — с удовлетворением заявила она. — Я дождалась, пока он сам позвонит, что он тут же и сделал. — Она на секунду сосредоточилась. — Я надела свой лучший костюм, с очень спокойным видом открыла ему дверь, и он сразу переменился в лице; я почувствовала, что он взволнован; он уставился в окно, повернувшись ко мне спиной, чтобы спрятать свое лицо, пока я не спеша говорила ему о нас, о себе. А потом он с очень странным видом взглянул на меня. И я поняла, что он принял решение испытать меня.