Затем, повернувшись к Спартаку, они начали кричать: «Претор! Претор!»

Вариний подобрал меч и направился к залитому кровью человеку, стоявшему в посреди лагеря, к последнему римскому солдату.

Претор остановился в нескольких шагах от него и, взяв оружие обеими руками, пронзил себе грудь и упал на колени.

Последовала долгая тишина, солдат подошел к претору, ударил себя в грудь мечом и осел на землю перед Варинием, склонившись к нему, будто желая поддержать его или обнять.

Я остался один среди мертвой тишины, ожидая, когда придет мой черед погибнуть.

Спартак крикнул, что того, кто убьет меня, он убьет собственными руками. Повернувшись ко мне, он сказал, чтобы я уходил как можно быстрее, и добавил:

— Ты расскажешь все, что видел.

Я прошел сквозь толпу рабов, расступившуюся передо мной.

За своей спиной я слышал их звериное рычание.

Я шел несколько дней и, наконец, встретил людей, граждан Рима.

— Нужно было зарезать Кастрика, центуриона, — сказал Курий. — Он все видел.

Курий повернулся и указал Спартаку на толпу, очертания которой терялись в тумане. Вокруг был слышен шум, топот и гул голосов.

— Это войско рабов, — продолжал Курий.

Он сплюнул с ожесточением и пожал плечами, будто сознаваясь в собственном бессилии.

— Их сто тысяч, а может, и больше. Но сколько наберется мужчин, способных сражаться по правилам, отражать атаку центурий? Сколько колонн можно составить из них и бросить на врага? И я, и Посидион, даже Иаир говорили тебе, Спартак: если ты не будешь бить этих бродячих псов, которые думают только о вине, мясе и добыче, мы никогда не сможем сражаться по-настоящему, как армия против армии.

Курий схватил Спартака за руку.

— Номий Кастрик, центурион, понял это и рассказал сенаторам, консулам, легатам. С тех пор как мы вошли в Цизальпину, ни один город не открыл нам ворота и не сдался. К нам не присоединился ни один солдат из двух легионов проконсула Кассия Лонгина. Мы — просто толпа, а побеждать может только порядок!

Он заставил Спартака остановиться и с вызовом преградил ему путь.

— Бей этих обезумевших от свободы собак! Они будут слушаться только тогда, когда у них будет сводить желудок от страха.

Спартак освободил руку и пошел дальше, опустив голову.

— Ты хочешь свободных людей снова сделать рабами? Они пошли за мной, а ты хочешь, чтобы я обращался с ними как хозяин?

— Если хочешь победить, тебе придется это сделать. Но ты колеблешься, Спартак. Ты не захотел убить Кастрика, хотя он причинил тебе боль. Каждое слово, которое он произносил, ослабляло тебя.

— Боги хотели, чтобы он выжил, — сказал Спартак. — Но так ли уверен ты, что его стали слушать в Риме? Он мог рассказать лишь о разгроме римской армии и унижении консулов, о том, как солдаты стояли на коленях перед нами и мы обращались с ними как с рабами. Его могут убить, чтобы заставить молчать.

— Но мы, — сказал Курий после продолжительного молчания, — что мы здесь делаем? Просто скитаемся по Цизальпине! Здесь нет плодов в садах, нет хлеба в полях. Скот вернулся в стойла, хлеб в амбарах под защитой городских стен. Как ты хочешь победить здесь с этой сворой пьяных псов, которые отказываются даже слушать тебя?

— Они свободны, — сказал Спартак.

— Ты хочешь, чтобы они погибли? Кровь раба такая же красная, как и кровь римского гражданина.

Курий снова сплюнул.

— Мы не пройдем через альпийские ущелья, и если останемся в Цизальпине, тысячи умрут от голода, а оставшиеся от меча римлян.

Спартак остановился, скрестил руки.

— Рим — сын богов. Разве можно его победить?

Он закрыл глаза, будто пытаясь что-то вспомнить.

— Граждане Рима умеют умирать, — продолжал он. — Многие предпочтут смерть поражению и унижению. Ты видел претора Вариния? А солдата, который выжил во всех сражениях? Оба предпочли убить себя, а не другого.

— Можно быть свободными, но при этом соблюдать порядок! — возразил Курий.

Спартак пошел дальше. Он часто оборачивался, чтобы посмотреть на тех, кто шел позади. Только тогда, когда ветер разогнал туман, он увидел, какая огромная толпа следовала за ним.

— Они здесь, Курий, — сказал он. — Им хватило сил и смелости бежать от хозяев. Не требуй от них большего. Они только начинают жить свободными. Если их потомки будут помнить о них, то это значит, что они победили Рим, даже если он их уничтожит. Их сыновья научатся сражаться.