Всю ночь мать не спала, собиралась в дорогу. Перед рассветом она взяла детей — Сережу и Наташу — и молча вышла из дома.

Только за городом сказала:

— Если вернутся — разыщут нас.

Ждал маленький Сережа своего отца. Много лет ждал. И сестру свою Галинку — нежную, славную, самую лучшую — тоже ждал.

Но они не вернулись...

Григоренко только теперь заметил, что находится на холме, за карьером, откуда видны и Днепр, и весь Днепровск. Остановился и сел на камень. Долго сидел поникший. Представил их последнюю ночь. Ночь перед расстрелом. Они, наверное, избитые, истерзанные палачами, лежали в холодном погребе, пытаясь согреть друг друга.

— Нас расстреляют? — спросила Галинка.

— Да, доченька, — ответил отец и крепче обнял ее. — Тебе очень холодно?

— Нет... Не очень, папа... Когда?..

— Не думай об этом. Давай лучше говорить с чем-нибудь хорошем... Вот вырастет наш Сергунька и будет жить, ты даже представить не можешь, как счастливо!..

— Да, будет жить... Счастливо... — прошептала Галинка.

Отец знал, что расстреляют их на рассвете. Значит, через час. И может, за этот час он вспомнил всю свою жизнь? Свои юношеские мечты, первую любовь? Вспомнил, как чудесно было в Днепровске перед войной...

— Пап, а пап, ты уверен, что наши победят? Что фашисты не одолеют нас? — снова нарушила молчание Галинка.

Наверное, каждый осужденный, поднимаясь по ступеням на эшафот, таит в себе надежду, что перед самой казнью ему все же могут отменить приговор. Этой надеждой живет он до последней секунды.

У отца и сестры такой надежды не было. От фашистов пощады не может быть никому! Отец знал это. И он не хотел обманывать дочь. Нельзя обманывать человека в последние минуты жизни. Ложь — призрачное убежище труса, правда — опора сильного.

— Верю! Никогда не одолеть наш народ, — твердо сказал отец. — Никогда, Галинка!

— А как будут жить после победы?

— Честно и счастливо.

— И про нас вспомнят?

— Вспомнят, обязательно вспомнят, доченька...

Небо порозовело. Скоро рассвет.

Их вывели за город. Они шли по желтому сыпучему песку. В лицо дул, завывал ветер, поднимал песок, бросал в глаза, сек щеки.

В последний раз они шли по родной земле.

Остановились перед могилой. Фашисты загодя заставили военнопленных выкопать. А может, просто нашли подходящую яму...

Подошел офицер. Говорит по-русски почти без акцента.

— Расстреливать будем по одному. Кто-то из вас проживет на минуту больше. Выбирайте. Кто хочет первым?

— Первой ее, — сказал отец. Он знал, что видеть, как умирает родной человек, тяжелее, чем самому умереть.

В глазах дочери он прочитал благодарность.

— Я горжусь тобою, доченька. И люди будут гордиться тобой, ты все, что имела, отдала им, даже свою жизнь.

— Этому научил меня ты, отец. Спасибо тебе за все...

Два черных автомата сошлись прицелами у нее на груди. Мгновенье, и черные их зрачки вспухли бельмами дыма и кровью огня. Отец не дал дочери упасть. Он осторожно подхватил ее на руки, бережно положил на землю.

Прогремела еще очередь — и глаза отца еле успели уловить первый луч солнца над горизонтом...

Когда Сергей Сергеевич с матерью и дочкой вошли в клуб, оркестр играл траурную мелодию.

Два гроба, обитые черным крепом, стояли перед сценой. Возле них венки из живых цветов и сосновых веток.

Мать уже выплакала все слезы. Она лишь тяжело вздыхала, будто ей не хватало воздуха, и все сильнее опиралась на руку сына.

Каждые пять минут сменялся почетный караул. Сейчас стояли партизаны и ветераны войны. На груди у всех блестели ордена и медали.

А люди шли и шли, чтобы отдать последний долг героям...

Вдруг Иринка вырвалась из рук Сергея Сергеевича и, плача, громко закричала:

— Я хочу... видеть своего дедушку! Покажите его мне!.. Покажите!..

— Не надо, Иринка... Не надо! — стал успокаивать ее Григоренко. — Ты же взрослая уже. Нельзя...

К вечеру траурная процессия направилась за город, к Днепру, где были братские могилы воинов.

Мать еле шла. Ее оставляли последние силы.

— Мама, идите в машину...

— Нет, сынок... Им было тяжелее...

Людей становилось все больше и больше. На похороны вышел почти весь город.

На другой день местная газета поместила статью Боровика о двух подпольщиках и их героических подвигах.

Худенькая девчурка шла по коридору и медленно читала надписи на дверях. Вот остановилась около стеклянной перегородки и растерялась — где же кабинет?