Совсем не сильно, мне просто хотелось, чтобы она перестала вопить. Этого хватило – девица на время угомонилась, согнувшись и медленно приходя в себя.

Я отошла в сторону. В этот момент в квартиру влетел молодой человек лет тридцати, с интеллигентной каштановой бородкой. Он был одет в плащ, застегнутый впопыхах, и без головного убора.

– Наташа, – запыхавшись, кинулся он к девице, пытаясь разогнуть ее.

Та тихонько поскуливала.

– Наташа, что ты тут натворила? Я же тебя предупреждал! – глядя на девицу тревожным взглядом, с упреком проговорил он.

Потом его взгляд упал на нас с Иркой, и молодой человек удивленно уронил нижнюю челюсть.

– А вы что… А вы как здесь оказались? – спросил он, обращаясь ко мне.

– А почему бы мне здесь и не оказаться? Вы сами-то, собственно, кто?

– Мы же с вами… Хотя, впрочем, тут явно какое-то недоразумение. Я Чулков Геннадий. Я… Жених Наташи, – он указал на всхлипывающую девицу. – А вас я знаю как Ольгу Андреевну Снегиреву, которую я видел несколько минут назад в доме Мирошниковых и которая неожиданно оказывается здесь раньше нас, причем в несколько измененном виде.

– Все понятно, – усмехнулась я. – Разница в том, что я Полина Андреевна Снегирева, и сижу здесь уже больше часа, пока моя сестра Ольга Андреевна находится у Мирошниковых. Наташа, как я понимаю, дочь Светланы Алексеевны? Которая наняла нас расследовать убийство ее мужа. Это именно за это она оскорбляет меня и пытается дать пощечину?

Я насмешливо смотрела на открывающую и закрывающую рот Наталью, бывшую в тот момент похожей на жирную рыбу. Ирка вообще прижалась к вешалке, закрыв рот кулачком и наблюдая за происходящим с ужасом.

– Я… вас… не узнала, – смогла она наконец-то выговорить каким-то жеваным голосом. – Не поняла, что вы сестра… Я плохо вижу, да еще очки запотели с мороза, да и выглядите вы не совсем так, как ваша сестра. Одним словом, вы меня извините.

Тут она замолчала несколько обескураженно, видимо, соображая, почему это так получилось, что она явилась сюда такая воинственная, а теперь извиняется.

После этого взгляд ее медленно перенесся на Ирку, так и прилипшую к вешалке.

– А-а-а… – зловещим шепотом протянула Наташа. – Вот она! Так это ты и есть Перепелкина?

– Я Канарейкина, – поправила Ирка.

– Какая, к черту, разница! Ну конечно! Как хозяйка здесь разгуливает! Шалава подзаборная!

Она попыталась кинуться на Ирку, но я перегородила ей дорогу, а Геннадий схватил сзади за воротник.

– Пустите меня! – голос, надо признать, у нее прорезался довольно быстро. Обычно после моих ударов в себя приходят дольше. – Пустите, я с ней разберусь! Шалава малолетняя! Приживалка! Проститутка! – голос Наташи перешел в визг.

– Да чего ты орешь? – неожиданно очнулась Ирка и встала, подбоченясь. – Ты вообще кто?

– Я… Я… – задыхаясь, Наташа рвалась к Ирке. – Да это моя квартира, в которой ты живешь, бесстыжая! А ну-ка немедленно собирай свои манатки и катись отсюда, пока я тебе шею не свернула!

– Наташа, ты ведешь себя как базарная женщина! – попытался урезонить свою нареченную Чулков.

Но тут и в Ирке проснулось ее пупырловское происхождение. Вспомнив о своем природном потенциале, она набрала в легкие побольше воздуха и закричала:

– Я тебе сейчас сама шею сверну, корова жирная! Свинья очкастая! Сначала в зеркало на себя посмотри, а потом выступай!

– Ах ты дрянь! – ахнула Наташа и рванула вперед.

Нам с Геннадием пришлось встать двойной баррикадой, чтобы не дать сцепиться двум разошедшимся женщинам.

Сцена, надо сказать, была еще что надо. Давно я не видела более безобразной.

– Красотка нашлась! – вопила Наташа. – Только и умеешь, что перед мужиками ноги раздвигать!

– А твои никто и раздвинуть не хочет, вот ты и бесишься! Нашла себе какого-то додика!

Чулков, поняв, что этот эпитет относится к нему, на мгновение застыл, но потом все же взял себя в руки, решив не уподобляться этим колхозницам.

– А ты… А ты… – Наташа задыхалась, видимо, уже не находя новых оскорблений для Ирки.

Та же, подбоченясь, победно смотрела на нее и продолжала поливать Наташу грязью. Надо признать, я недооценила многообразие ее словарного запаса. Правда, он оказался слишком… специфическим, но все же меня впечатлило.

– Кочерга кривая! Слониха беременная! Крокодил очкастый! Пугало коротконогое! Кобыла недое… я!

Услышав последнее определение, не выдержала я.

– Молчать! – резко крикнула я, так, что мой окрик остановил Ирку, и очередным оскорблением она просто захлебнулось от неожиданности.