— Еще один шаг — и пропасть. Вы, авторитетные избранники двух народов, просто обязаны сесть за круглый стол, вместе подумать, как выбраться из тупика…

Сегодня я еще больше уверен, что нигде национальный вопрос не удастся решить силой. У нас на Северном Кавказе царизм десятилетиями вел войны, создавал систему крепостей, поселения казаков, наказывал, громил, уничтожал — ни к чему хорошему все это не привело. Результат дало лишь налаживание торговли, сотрудничества между людьми, заключение союза с правящими элитами и старейшинами, приближение их к царскому двору, почести и привилегии. Своеобразное новое объединение возникло после Октября. При всем несовершенстве этого союза сохранялся какой-то баланс интересов.

Процесс умиротворения крайне осложнился, и в этом сыграла свою роль общественная атмосфера, складывавшаяся в стране, в Верховном Совете СССР и России. По сути дела, проявились две позиции. Одна сводилась к тому, что, мол, в момент возникновения конфликта, особенно после Сумгаита, надо было решительно ударить по «зачинщикам» смуты в НКАО и подавить его в зародыше.

Смысл другой позиции: поскольку народ Карабаха хочет воссоединиться со своей Родиной, а мы признаем право наций на самоопределение, почему бы этого не сделать? Ведь Нахичеванская автономная республика входит в Азербайджан, хотя и отделена от него армянской территорией. Точно так же можно решить вопрос с НКАО.

На каком-то этапе показалось, что решение возможно: дать Карабаху, как Нахичевани, статус автономной республики при сохранении в составе Азербайджана. Был момент, когда это предложение вот-вот могло реализоваться. Но как раз в это время в Ереване Верховный Совет принял решение о принятии НКАО в состав Армении, и все рухнуло. Рухнуло из-за внутреннего противоборства, ибо там уже разворачивалась борьба за власть, за смену правящей элиты. К власти рвалось Армянское общенациональное движение, образовавшееся на базе комитета «Карабах».

В этой связи возник еще один вариант, который прозвучал и на заседании Политбюро: с помощью вооруженных сил, центральной власти сохранить статус-кво. Иными словами, в пользу Азербайджана, но все-таки не руками азербайджанских экстремистов, а силами законной власти. Я опрашивал своих коллег: хорошо, введем президентское правление, а дальше? Вразумительного ответа не получал.

Очень уж сильны были настроения в пользу «наведения порядка». Отстаивать свою позицию в такой ситуации было непросто. Тем не менее я придерживался ее с начала и до конца, хотя и не удавалось обойтись в экстремальных случаях без строго лимитированных жестких мер.

В этот период, в 1987–1988 годах, я стремился выработать единый демократический подход к межнациональным спорам. Конфликт вокруг Нагорного Карабаха вовсе не заслонил других, казалось бы, более спокойных по формам проявления, но не менее значимых процессов, набиравших силу в Прибалтике, Молдавии, Грузии, зарождавшихся в Средней Азии и на Украине. В различных регионах все чаще ставились вопросы о языках коренных национальностей, экономическом суверенитете, расширении прав. В противовес русификации нередко впадали в другую крайность, внося дух конфронтации в массовое сознание. Но вопрос о выходе из Союза в 1987 году не ставил никто, кроме, может быть, крайних экстремистских групп типа «Ассоциации независимости Эстонии», группы Я. Барканса в Латвии и некоторых националистических группировок в Литве. Не ставился он открыто и осенью 1988 года, когда в республиках образовались народные фронты.

Но если не удавалось добиться гармонизации интересов, где следовало искать выход? Терпеливо и настойчиво содействовать достижению компромисса, а главное — менять сами условия, породившие конфликт. Я считал, что межнациональные проблемы могут быть по-настоящему решены только в общем контексте экономической и политической реформы. К концу своей деятельности на посту президента не сомневался, что сохранение и обновление Союза могут удержать мир. Была выдвинута формула: сильный центр — сильные республики. Другие говорили иначе: сильные республики — сильный центр. Пусть так, это мало что меняет. Ведь новый центр предполагалось формировать на иной основе, с иными функциями. Он должен был заниматься общими вопросами — безопасностью, согласованием основ экономической и социальной политики, координацией внешней политики, поддержанием порядка на границах и т. д. И, конечно, играть третейскую роль, когда возникают конфликты.

Прибалтика… и другие

С середины 1988 года и вплоть до 1990-го динамика межнациональных процессов нарастала, а в авангарде их, как и следовало ожидать, оказалось наиболее уязвимое звено Союза — Прибалтика.

1 октября 1988 года открылся учредительный съезд Народного фронта Эстонии. Спустя неделю образован Народный фронт Латвии. В том же месяце в Литве прошел учредительный съезд «Саюдиса». На первом этапе (примерно до середины 1989 года) фронты были еще надпартийными объединениями, включавшими представителей самых различных слоев. В них входило много горячих сторонников реформ, отнюдь не настроенных на отделение. Но поскольку партия стояла в стороне, воспринимала настороженно или враждебно всякие национальные проявления, эти движения возникали как альтернатива ей. Их знаменем стали самые острые вопросы, волновавшие общество, и потому фронты быстро обогнали партийные организации по влиянию.

Они ставили вопрос об утверждении родного языка в качестве официального языка данной республики, восстановлении национальных гимнов и флагов 1918 года, ограничении миграции, реальной самостоятельности республик. Кстати, в соответствии с формулами их Конституций и Основного Закона СССР. Все это в целом оставалось в русле идей XIX партконференции — без выдвижения требования о выходе из Союза.

В таком понимании происходивших там процессов убеждало меня и рассказанное Яковлевым. В начале августа 1988 года я рекомендовал ему поехать в Прибалтику, надеясь, что это поможет лучше понять, что там происходит.