На следующее утро, подтверждая догадку, посыпались новости. Первым явился Травкин с черновиком новой статьи и вопросом:

— Семенов принял предложение заплатить десять тысяч рублей и сразу же выплатил две тысячи. С остальным он обещал разобраться в ближайшие дни. Однако вчера попросил небольшую отсрочку. Я пообещал ответить вечером. Посоветуйте как быть, соглашаться или проявить твердость?

— Сколько времени ему надо?

— Десять дней. Сейчас, говорит, партийная касса пуста.

— Никаких поблажек, — отрезала Надин. — Через десять дней он исчезнет из города.

Вторым «порадовал» Ванюшка. Завершая доклад, пацан уронил небрежно:

— Хорошо бы, Надежда Антоновна, премию нам выдать, за усердие.

— С какой стати?

— Ситуация изменилась. Мы под что подряжались? Под слежку! А тут дело вон куда повернулось!

— Куда повернулось дело? Говори толком!

— Пока не заплатите — ни скажу, ни слова!

— И не надо! Не хочешь работать — проваливай, — не выдержала Надин: — Я вас увольняю.

— За что? — почти искренне возмутился Витек.

— За глупость. Клиента надо убеждать тонко, красиво, жалостно, а не брать за горло и вымогать деньги.?

— Не-е… — расплылся в хитрой усмешке Ванька, — вы нас не уволите!

— Почему? — Теперь возмутилась Надин.

— Как вы тогда узнаете, что у Виталика Орлова есть револьвер!

Этого следовало ожидать.

— Ну-ка, рассказывай!

Многозначительное молчание оборвалось только с появлением пятирублевой банкноты. Однако, новости и наблюдательность ребят стоили потраченных денег.

Оказывается вчера, Виталий Орлов вышел из подъезда дома на Садовой с сияющей физиономией и прижатой к бедру левой рукой.

— Что это его так перекосило? — удивился Иван. — Туда вроде бы шел нормально.

Витек недоуменно пожал плечами. Он ничего необычного не увидел.

В трамвае, перемигнувшись с приятелем, Ванька прижался к Орлову, постарался ощупать его карманы и к удивлению обнаружил предмет, по форме здорово напоминающий револьвер.

— Пушка, — подтвердил Витек, повторив маневр. Всю дорогу до дома Орлова он, не переставая ныл:

— Давай, отберем! Ну, давай! Подскочим сзади, толкнем, схватим и деру! Ему нас ни в жизнь ни догнать. Ну, давай, не дрейфь

— Нет, — Иван был непреклонен. Оружие — вещь, конечно, нужная, в сыскном геройском деле крайне необходимая, но без приказа Надежда Антоновна он на Орлова нападать не будет. И Витьку не даст. — Нет, и еще раз нет.

Премия в пять рублей компенсировала моральные издержки от принятого решения. И расставила приоритеты. Сегодня информация — дороже денег, понял Иван и раз вил мысль дальше: кто владеет информацией, тот владеет миром и может позволить себе многое. Например, ввалиться в лучшую в городе кондитерскую и небрежным тоном потребовать у нарядной барышни-продавщицы по коробке «Кетти Босс». Модная карамель — реклама висит на каждом столбе — совсем невкусная. Но идти по улице с яркой жестянкой в руках, ловить на себе удивленные взгляды прохожих: как так простые мальчишки с дорогими конфетами! — удовольствие необыкновенное. Сравнимое, разве с часовым катанием на карусели.

ЖИЗНЬ

Потолок был ровным, белоснежным и напоминал припушенный снегом каток. И почему-то ассоциировался с покоем. Тревога обитала в углу. Там нервными сполохами дрожали вечерние тени, повторяя суматошные движения яблоневых веток. Ветер гулял за окном, обрывал листву. Занавеска то и дело вздувалась парусом. Как мой живот, тоскливо думала Таня.

— Я не обязана соответствовать их высокому стандарту. Я не навязываюсь. Я не … — бормотала она, вытирая слезы. Раздражение накатывало злой волной и разливалось печалью и унынием. Соответствовать хотелось. Чертовски хотелось уронить в спесивое лицо Андреевой сестрицы: я — честная, достойная, я — не манипулирую Андреем, он — лучшее что есть в моей жизни. Я его хочу, я его люб…

Додумать до конца мысль и слово Таня не решилась. Признать очевидное сейчас — значило стать несчастной, отвергнутой, брошенной.

Неприятие Рощина обрекало ребенка на гибель. Представить, что, возможно, единственный шанс Андрея стать отцом, кровавыми потоками изольется в никуда, вызывал дрожь омерзения. Но «я не могу рожать ненужного ему ребенка», — зрело ясное понимание. — Хватит того, что Маша и Никита не нужны родному отцу».

Порыв ветра взметнул кружевную занавеску. Стремительно взлетев, она опала. Так и я, взлетела в поднебесье и плюхнулась в лужу, дура безмозглая, жалела себя Таня.

— Он никогда не поверит мне.

Никогда — от слова веяло могильным холодом. Таня зябко повела плечами, хоронить иллюзии доводилось ей не единожды. Ее невинно убиенных фантазий, погибших во цвете лет грез и скоропостижно скончавшихся мечтаний хватило бы на целое кладбище. Что поделать, идеалы — создания нежные и схватки с реальностью не выдерживают. Сейчас, примеряя саван для очередной покойницы, Таня сокрушалась лишь об одном. Ей не удалось сохранить беспристрастность, она открылась Андрею, потянулась душой и телом, за что и расплачивалась теперь.