Наступает нужный день. Я с Руководителем отправляюсь за Т.

Дверь открывает седая старуха — мать Т. Через несколько минут появляется он сам.

— Чем могу служить?

Руководитель несет явный вздор. Мол, следственная комиссия в городе, Т. желают устроить еще один допрос, получены новые сведения, надо явиться для дополнительных показаний.

— Мне нечего добавить, — заявляет потенциальный покойник.

— Но комиссия настаивает. Ваши обвинения в адрес А. заслуживают особого внимания. Сегодня вечером на улице Шопена состоится заседание. вы придете?

— Кто будет? — Т. явно взволнован. Услышав громкие фамилии, он вздыхает с облегчением, надеется, бедолага, на справедливость. — Хорошо, я буду.

В прихожей, заглядывая в глаза Руководителю он, покраснев, говорит:

— Я вас не понимаю. Вы подозреваете меня в провокации. Думаете, что я в любой момент могу выдать вас. И не боитесь прийти ко мне на квартиру?

— Вопрос о вашей виновности для меня недостаточно ясен, — лицемерно бормочет Руководитель и пожимает протянутую руку Т.

Вечер. Мы сидим в засаде и ждем.

Т. появляется к назначенному времени, но вместо того чтобы прямо отправиться в квартиру, затевает разговор с дворником. Через пару минут, поняв, в чем дело, он стремительно уходит. Описанные дворником люди не похожи на тех, кого он ожидал увидеть.

Новый план. Надо учредить за Т. постоянное наблюдение и убить его на улице, либо дома. В первом случае, стрелок подвергается огромному риску. Убежать с места преступления практически невозможно. Второй решение тоже не особенно удачно. Т. проживает в одной квартире с родителями, которые могут стать свидетелями убийства.

Руководитель предпочитает второй вариант.

— Я не могу рисковать жизнью своих товарищей, — велеречиво заявляет он.

Жизнью стариков рисковать, конечно, проще.

Быть исполнителем вызвался № 3. Руководителя больше устраивала бы моя кандидатура. Но я скромно молчу, уступая место нетерпеливым и глупым.

№ 3 печален. Он понимает разницу между убийством министра и казнью провокатора, но готов защищать честь партии. И ради этой чести собирается погибнуть. Шансов сохранить жизнь у него маловато.

Мы прощаемся. Группа уезжает из Варшавы. О подробностях я узнаю из разговоров товарищей и газет.

«22 марта на квартиру протоиерея Юрия Т. явился неизвестный человек, убил его сына и ранил ножом супругу».

Я в недоумении. Старуху ножом?! Это уж слишком!

Через несколько дней случайно встречаю № 3 на улице в Москве, спрашиваю.

— Что ты наделал?!

— А что? Неужели Т. остался жив? — чистосердечно удивляется парень. Из-за пережитого потрясения он плохо помнит, как возился в прихожей со стариками, защищавшими сына.

— Нет, конечно, убит. Но ты ранил мать…

— Не может быть.

Финал истории трагичен: старуха скончалась на больничной койке; старик, похоронив, сына и жену, умер через месяц от инфаркта; ЦК в ответ на негативный общественный резонанс, отмежевался от преступления и, на всякий случай, исключил № 3 из партии. После чего парень повесился.

Трагично сложилась судьба Руководителя и всей нашей варшавской группы. Я опоздал к началу дружеской попойки, организованной по поводу завершения операции, и застал своих товарищей и других гостей мертвыми. Как писали газеты: водка в бутылках была приправлена цианистым калием. Причину преступления полиции установить не удалось. Я же думаю, это работа А. Мужику было чего бояться. Его «приятель» Т. перед смертью мог рассказать своим убийцам много интересного, но лишнего. А кому нужны лишние видетели».

Надин вздохнула. Она знала, по крайней мере, три аналогичных случая. На ее памяти казнили троих агентов охранки и каждый раз исполнители погибали очень скоро. По мнению Люборецкого, боевиков убирали свои, чтобы не всплыло что-нибудь лишнее. Когда Надин рассказала об этом Травкину, тот сразу же загорелся встретиться с Прохором Львовичем. К большому удивлению Надин, Люборецкий отнесся к этой идее с энтузиазмом, но потребовал, чтобы Петя указал в своей книге, кто его консультировал.

ЖИЗНЬ

— Хватит выкручиваться. Скажите толком, что Таня за человек? — Валентина в раздражении сжала губы. Ей надоело призывать Ирину к откровенности.

— Человек, как человек. Только, не умеет утраиваться в жизни, — прозвучала очередная увертка.

Валентина Петровна обвела критическим взглядом более чем скромное убранство комнаты, скептично оценила помятое лицо, ранние морщины, серую кожу и мешки под глазами Иры. Подруга Тани мало походила на преуспеющего человека, зато очень смахивала на начинающую алкоголичку.