В Миллерово я приехал во втором часу ночи. Что делать: ожидать утра на станции или идти домой ночью? Я слишком много наслушался о бандитизме, грабежах, убийствах. Глупо, оставшись живым на войне, погибнуть под ножом бандита! Но все во мне кипело от нетерпения, я рвался домой после четырех лет разлуки. Казалось, что я не был дома целую вечность. Нет, я не могу сидеть в тесном, грязном, со спертым прокисшим воздухом вокзале!

Я поставил чемодан на плечо и, спотыкаясь о шпалы и камни железнодорожного полотна, пошел в темноту. Нет, я не шел — летел. Радость встречи несла меня на крыльях, страх подгонял. Я почти бежал, не чувствуя тяжести чемодана, лишь ломило плечо, немела поднятая рука, я перебрасывал чемодан на спину, но он выворачивал руку. Я остановился передохнуть, снял ремень, продел в ручку чемодана, перебросил его через плечо, вновь пошел, оступаясь на немощеной дороге. Надо пройти мимо железнодорожного моста, где, может быть, поджидают такого, как я. Но вот и улочка к моему дому. Вот и калитка. Я быстро открываю ее — не забыл, ничего не изменилось. На меня с яростным лаем бросилась собака. Я прикрылся от нее чемоданом — вдруг укусит?

— Букет, Букет! Ты что это бросаешься на своих!

Букет перестал лаять, взвизгнул и запрыгал вокруг меня, стараясь лизнуть руки.

«Букет! Неужели, не забыл? Признал? Быть того не может, — думал я. — За четыре года я так изменился во всем. Как же ты узнал?»

Я прошел в глубь двора к дому, поставил чемодан у входной двери, снял вещмешок, скатку. Посмотрел на черные и какие-то низенькие пристройки кухни, конюшни, заглянул на огород. Мне нужно было успокоиться перед встречей с родителями, сестрами. Но сердце только еще сильней рвалось из груди.

Я подошел к двери и постучал. Тихо. Постучал громче. Услышал кряхтенье мамы, ее тихий глухой голос — она с кем-то переговаривалась. Я весь затрепетал. Скрипнула дверь из комнаты в коридор.

— Кто там? — раздался негромкий, какой-то замогильный голос мамы.

«Узнает ли она меня?» — подумал я и, не меняя голоса, но уверенно сказал:

— Открывайте, это я!

— Да кто ты?

— Как кто? Я — ваш сын! Открывайте, мама! Неужели не узнаете?

— Нет, я не открою, ты не мой сын.

Спазмы комом перехватили горло.

— Мама! Да это же я! Я приехал с фронта, а вы меня не пускаете домой!

И вновь тихо. Потом:

— Может быть, ты и мой сын, но я тебя не знаю и в дом не пущу.

— Что ж мне делать? К Сенниковым идти, что ли?

— Да, идти к Сенниковым! — отвечает мать.

— Мама! Да ведь это Саша, — слышу я голос сестры.

— Замолчи! Раскаркалась!

И опять мы стоим друг против друга, разделенные дверью и временем.

— Раз ты мой сын, то подойди к окну, открой ставню, а я на тебя погляжу.

Я даже не мог сообразить, почему Зоя, узнавшая меня, не открыла дверь — мне было горько. В одном из окон щелкнул засов. Я подошел, вытянул пробой и распахнул ставни. Из-за стены в проем окна протянулась рука с лампой. И тут мама вскрикнула, и лампа начала падать. В доме раздались рыдания и причитания.

— Сыночек мой дорогой! Да что ж я у тебя за мать — сына домой не пускаю!

Выскочила Зоя, открыла дверь и повисла у меня на шее. Я вошел в комнату, обнял бросившуюся ко мне мать. Я целовал их, сам всхлипывал.

Стукнуло окно, мы оглянулись. В открытую ставню к стеклу прижалось лицо моего отца. Он был в Шарпиловке и среди ночи ушел домой, словно сердце его чуяло, что я приеду.

Дорога войны длиной в четыре года закончилась и привела меня к порогу отчего дома. Начиналась новая послевоенная жизнь с ее радостями, лишениями и огорчениями, победами и поражениями, взлетами и падениями. В общем, жизнь как жизнь, как у многих людей в то время.

Я приехал домой в отпуск на месяц и должен был возвратиться в Австрию, в город Санкт-Пельтен, для дальнейшего прохождения службы. Однако вскоре, в конце сентября 1945 года, в родительский дом приехал мой брат Иван — подполковник, начальник штаба 786-го минометного полка 235-й гаубичной бригады, которая дислоцировалась в селе Масловка под Воронежем. Он настоял на том, чтобы я не ехал в Австрию — скоро ожидалась демобилизация солдат моего возраста. Брат сообщил в запасной полк, что меня оставили служить в его бригаде, и я по истечении отпуска должен явиться в его часть. Забрал он с собой и сестру Зою.

Я служил в штабе в должности заведующего секретным делопроизводством, а потом по Указу Верховного Совета СССР от 5 августа 1946 года был демобилизован с правом жительства в городе Краснодаре. После демобилизации я неделю пробыл в Миллерово и уехал в Краснодар. Но при пересадке в Ростове-на-Дону я задержался, чтобы в строительном техникуме обменять на диплом выданную мне в июне 1941 года справку о его окончании и встретиться с однокурсниками-ростовчанами.

Первым я отыскал Петю Пономарева, остановился у него на квартире. Он после демобилизации спешил домой, ехал на тормозной площадке товарного поезда, простудился и заболел туберкулезом. Петя отговорил меня ехать в Краснодар, не хотел со мной расставаться и, наверное, втайне надеялся, что я женюсь на его сестре. Об этом начали поговаривать и их родители, и я перебрался от них в барак, где в 1937 году жил, будучи студентом первого курса техникума. Меня приютила уборщица тетя Катя, знавшая меня еще студентом.