Лев Львович спросил Короленко о Мелыиине (литератор, описавший Сахалинскую каторгу). Л. Н. не помнит его. Короленко очень хорошо об нем отозвался и напомнил Л. Н. о нем и о том, что он был в каторге.

Л. Н. улыбнулся и сказал:

— Теперь всякий хороший барин тюрьмам сидит.

Софья Андреевна не дала Короленке посидеть около шахмат и поговорить с Л. Н. Начались обычные ее рассказы посетителям: «мои записки», «Исторический музей», копии с портретов и картин Похитонова, фотографии и пр. Она повела Короленко в гостиную и предложила ему почитать завтра свои записки.

За чаем Софья Андреевна …, но потом ушла куда-то довольно надолго. Еще при ней Короленко заметил, что у Л. Н. очень хороший вид. (Он в последний раз видел Л. Н. в Крыму совсем больного.) Софья Андреевна сидела рядом со мною и сказала мне тихо:

— Вот вы скажите Черткову, — он говорит, что я его убийством занимаюсь, а он без него вот как поправился!

Я сказал ей, что Л. Н. раньше был гораздо лучше, чем за последнее время.

— Нет, у него была очень увеличена печень, когда он от Черткова приехал.

Короленко стал говорить Л. Н. о статье в «Русском Слове» — «Пытки в испанских монастырях». Л. Н. сказал:

— Мне кто-то говорил про это.

Я сказал Л.H., что это я ему вчера рассказывал. Короленко сказал, что пытки очень широко применяются теперь в России, и рассказал несколько примеров; а потом рассказывал о деле Мултанских вотяков, обвинявшихся в принесении человеческой жертвы, в котором он выступал (в 1896 г.) в качестве защитника. Рассказ его был очень интересен. Он рассказывает просто, без длиннот, но часто со штрихами и подробностями настоящего художника.

Л. Н. сказал ему:

— Здесь живет мой друг Чертков. Он очень хотел бы вас видеть.

— Я рад бы был, но завтра должен уехать, так как болезнь меня задержала, а теперь приближается время выхода журнала.

Я сказал ему, что это очень близко, и вся поездка займет часа полтора. Решили, что Александра Львовна завтра до завтрака свезет его в Телятенки.

Заговорили о современной литературе. Короленко рассказывал Л. Н. об альманахах, в которые перекочевала теперь наиболее модная художественная литература. Л. Н. указал ему на рассказы Милля, сказав, что некоторые из них хороши, а один очень хорош. Короленко записал их.

Л. Н. спросил:

— Есть ли теперь такие писатели, как были, когда я был молодой, как Диккенс, Теккерей, Виктор Гюго? Александр Борисович, есть такие?

— Нет, Л.H., я таких не знаю.

— Я все боюсь, что я стар стал, не слежу и не вижу.

Короленко сказал:

— Причина отсутствия больших писателей в том, что теперь такое переходное время, когда все качается, движется, когда нет ничего устойчивого, и потому трудно схватить что-нибудь и запечатлеть в тип. Сколько нужно было времени, чтобы отлился такой тип, как гоголевский Петух. Ведь он, как дыня, налился!

— Нет, я думаю, что это неверно; всегда характеры людей движутся, и обыкновенные люди не замечают их подразделений, а художник умеет схватить типичные черты и помогает нам разобраться в характерах людей. И в этом большое значение художественной литературы.

— Недавно, — заметил Короленко, — один молодой критик сказал, что в ваших произведениях нет типов, что вы не создали таких типов, как Гоголь, Диккенс, но он видит в этом ваше преимущество. Это, положим, неверно. Типы у вас есть. Но тут есть доля справедливого. Вы умете схватить это движущееся в человеческой природе и запечатлеть его, а это самое трудное.

— Может быть, это и справедливо, но я думаю, что движение не может мешать: как в шахматы бесконечное разнообразие комбинаций, так и в жизни; и дело художника — схватить типичное. Если бы я был молод и писатель, я бы написал теперь эти типы. Мне теперь кажется это особенно ясным, так как я знаю, что уже не напишу, и потому передо мною не стоит эта огромная трудность осуществления своих намерений, а мечтать так легко…

— Отчего, Л.H.? Люди и до ста двадцати лет живут.

— Одному старику предложили купаться. Он сказал: «Я уж откупался». Так и я. Я уж откупался…

— Как знать?! Мне раз один старик рассказал легенду, как Христос с учениками ходил по земле. Они зашли ночевать к какому-то старику. Шел дождь, а крыша у него в доме протекала. Они сказали старику: «Что ж ты крыши не починишь»? А он им ответил: «Зачем мне ее чинить, когда я через два дня помру»? И с тех пор Бог сделал так, что люди не знают часа своей смерти… Так и вы, Л. H., — смерть смертью, а крышу крыть надо.

Л. Н. улыбнулся и сказал:

— Да, это верно. Вы. знаете, я книжки с изречениями составляю — «Круг Чтения», «На каждый день», — так вот нынче я вписал одно изречение Карпентера о том, что человек должен делать свое дело, не думая о последствиях. Это подходит сюда.