Л. Н. попил немного молока и съел ложечки три овсянки. Беркенгейм советовал даже дать Л. Н. бульону, но на это Александра Львовна и другие никто не согласился.

Григорий Моисеевич предложил Л. Н. кефиру.

Л. Н. необыкновенно трогателен. Нынче он часто в полубреду; в минуты ясного сознания он говорит только ласковые слова…

Подошел Душан Петрович; Л. Н. сказал ему:

— Душан, милый Душан!

Татьяне Львовне тоже сказал:

— Танечка, милая…

Когда приехал Беркенгейм и был около Л. Н. с другими докторами, Л. Н. ничего не сказал. Потом, когда его уложили в чистую постель, он спросил Александру Львовну:

— С кем я не здоровался?

— Ты со всеми здоровался, папа.

— Нет, нет. Я с кем-то не здоровался. Кто здесь?

Александра Львовна стала всех называть.

Когда дошла до Григория Моисеевича, Л. Н. сказал:

— Позови его.

Григорий Моисеевич подошел. Л. Н. сказал ему:

— Спасибо вам, милый Григорий Моисеевич.

Григорий Моисеевич наклонился и поцеловал ему руку.

Л. Н. заплакал, а Беркенгейм выбежал вон из комнаты.

Физически Л. Н. сильно страдает. Доктора, боясь ответственности, вызвали телеграммой из Москвы Усова и Щуровского, которых ждут завтра. Сейчас при Л. Н. четыре доктора: Никитин, Беркенгейм, Душан Петрович и Семеновский. При Софье Андреевне две фельдшерицы. Ее душевное состояние ужасное…

Нынче я несколько часов дежурил в домике. Мы (Татьяна Львовна, Александра Львовна и я) сидели в кухне и разговаривали. Вдруг я вижу: к самому стеклу приложилась лицом Софья Андреевна. Я выбежал наружу, за мной Татьяна Львовна.

Софья Андреевна, увидав меня, стала говорить:

— Я не войду, я не войду; я хочу только милую Сашу повидать. Позовите ее…

Говорит голосом тихим, жалким. Я пошел за Александрой Львовной, но из предосторожности дверь в кухню запер за собою на ключ.

Мы с Александрой Львовной выходим в сени. Софья Андреевна уже там. Мы уговорили ее выйти наружу. Все мы были крайне взволнованы и тронуты ее приходом. Но Боже мой, что оказалось!

В Астапово приехали фотографы от какой-то кинематографической фирмы и захотели снять Софью Андреевну. Когда мы открыли дверь наружу, Александра Львовна увидала направленный в сторону крыльца аппарат, услыхала треск вращаемой ручки, в ужасе отшатнулась и убежала назад в дом.

Сюда приехал нынче П. А. Буланже и поселился с нами в квартире Устиновых.

С середины дня Л. Н. стала сильно мучить икота. Татьяна Львовна дала ему соды. В это время он сказал ей что-то, но так неясно, что она не могла разобрать, говорит ли он: «соду» или «Соню».

Она склонна думать, что Л. Н. сказал ей:

— На Соню много падает.

Татьяна Львовна спросила его:

— Хочешь видеть Соню?

Л. Н. ничего не ответил и отвернулся.

Дмитрий Васильевич предложил Л. Н. сделать ему клизму, чтобы облегчить мучительную икоту. Л. Н. сказал:

— Бог все устроит.

Вечером ему клизму все-таки сделали, и опять ему стало от этого несколько легче.

Дмитрий Васильевич спросил Л.H., можно ли его перенести на другую постель.

Л. Н. сказал:

— Ах, оставьте меня! — Потом прибавил тихо: — Ну, можно.

Дмитрий Васильевич не расслыхал и переспросил:

— Можно, Л. H.?

— Можно, можно, если это вам доставляет удовольствие.

Получилась телеграмма от петербургского митрополита Антония:

«С самого первого момента вашего разрыва с церковью я непрестанно молился и молюсь, чтобы Господь возвратил вас к церкви. Быть может, он скоро позовет вас на суд свой, и я вас, больного, теперь умоляю: примиритесь с церковью и православным русским народом. Благослови и храни вас Господь. Митрополит Антоний».

6 ноября. Ночь была несколько легче прошлой: бреда не было. Утром температура 37,3. Л. Н. все время в сознании. Приехали Щуровский и Усов. Узнав об их приезде, Л. Н. сказал:

— Милые люди…

Когда Усов приподнял его и придерживал его за спину, склоняясь к нему, пока поправляли подушки, Л. Н. принял его, кажется, за Душана Петровича и поцеловал.

Усов тихо сказал:

— Никогда не видал такого больного.

Александре Львовне Л. Н. пожал руку.

Увидав Душана Петровича, опять сказал:

— Милый, милый Душан…

Осмотр докторов очень утомил Л. Н.

Осмотрев Л.H., доктора ушли в отведенное им помещение и довольно долго обсуждали положение. Вывод их мрачен: слабость сердца и сейчас очень велика, а сердце все слабеет… Надежда висит на волоске.

На вопрос Татьяны Львовны — вызвать ли телеграммой Михаила Сергеевича, Щуровский ответил:

— Откладывать в долгий ящик не следует.

— Что же — может все кончиться до ночи?