Л. Н. сказал:

— О Боге знать ничего нельзя, он — нужная нам гипотеза, или вернее, единственное возможное условие нравственной разумной жизни. Как астроном для своих наблюдений должен отправляться от Земли, как от неподвижного центра, так и человек без идеи о Боге не может разумно и нравственно жить. Христос всегда говорит о Боге, как об отце, т. е. именно как об условии нашего существования.

Говорили о математике. Л. Н. сказал:

— Когда я учил мальчиков, мне обыкновенно удавалось хорошо объяснять неспособным к математике. Это происходило оттого, что я сам мало к ней способен, и мне приходилось проделывать этот процесс уяснения над самим собою.

2 августа. Л. Н. и Мария Николаевна вспоминали про некоего Воейкова. Он когда-то был гусаром, а потом сделался монахом. Во времена молодости Л. Н. он постоянно бывал в Ясной, вечно пьяный, оборванный, в монашеской одежде, и врал немилосердно.

Л. Н. вспомнил его рассказ:

— Сидим мы в ложе — Михаил Илларионович (Кутузов), еще кто-то, Александр Павлович (Александр I) и я.

Поет Зонтаг. Вышла к рампе. Грудь у нее — во! (он делает жест рукой, долженствующий указать размеры ее бюста). Александр Павлович и говорит мне: «Воейков, что это?» А я ему отвечаю: «Организм, ваше величество!»

— А раз он, после всех юродств и вранья, вдруг подсел ко мне в саду и говорит: «Скучно мне, Левочка…»

Мария Николаевна спросила Л. Н, почему он никогда не описал Воейкова.

— Бывают в жизни, — сказал Л.H., — события и люди, как в природе картины, которых описать нельзя: они слишком исключительны и кажутся неправдоподобными. Воейков был такой. Диккенс таких описывал.

Говорили о спорах. Л. Н. сказал:

— Когда двое спорящих оба горячатся, это значит, что оба неправы. Есть люди, с которыми спорить нельзя. Они не способны понять истины. О таких в Евангелии жестоко сказано: «Не мечите бисера перед свиньями». В «Учении двенадцати апостолов» сказано по этому поводу очень хорошо: «Одних обличай (тех, кто может понять, но не сознает еще), о других молись (о тех, кто глух к истине), с третьими ищи общения постоянно».

3 августа. Зашла речь о Лобачевском и его учении о пространстве многих измерений. Л. Н. помнит Лобачевского, который был профессором и ректором Казанского университета в то время, когда Л. Н. был там студентом. Дальше стали вспоминать разных математиков, среди которых часто встречаются чудаки. Л. Н. вспомнил старика князя Сергея Семеновича Урусова, севастопольского героя, который был математик и прекрасный шахматист. (Во время севастопольской осады кто-то в шутку предлагал решить войну шахматной партией и со стороны России выставить Урусова.) Л. Н. сказал об нем:

— Он вставал в три часа, ставил себе самовар, который ему с вечера заготовлял денщик и даже вкладывал лучину, так что оставалось только зажечь, и начинал вычисления. Урусов отыскивал способ решать уравнения всех степеней. Он сделался впоследствии положительно маньяком. Из его вычислений ничего не вышло. Когда он, думая, что пришел к положительным результатам, решился сделать доклад в математическом обществе, то после его доклада воцарилось неловкое молчание, и всем стало совестно…

Л. Н. сказал еще:

— Меня всегда удивляло, что математики, такие точные в своей науке, так неясны и неточны, когда они пытаются философствовать.

Л. Н. упомянул Некрасова и Бугаева (профессоров Московского университета), которого он знал лично. Л. Н. вспомнил, как он был однажды вечером у Бугаева:

— Жена его была неприятная дама. В тот вечер она была декольте и, как всегда в таких случаях, чувствуешь что-то лишнее, ненужное — не знаешь, куда глаза девать. Я вспомнил, глядя на нее, как Тургенев рассказывал, что в Париже постоянно покупал себе утром булку, которую ему подавала булочница, протягивая ее обнаженной рукой, похожей больше на ногу.

— Тогда же вечером был у Бугаева Усов — отец (профессор — зоолог). Это был очень милый человек, выпивавший лишнее. Он тогда только что прочитал «В чем моя вера» и с большим сочувствием отнесся к этой книге.

20 августа. Какой-то господин присылает иногда (не помню фамилии) Л. Н. из Петербурга книги. Недавно он прислал «Современник» за 1852 г., год напечатания «Детства». Л. Н. с большим интересом рассматривал эти книги и говорил, что «Современник» тогда был очень интересен. Находившаяся в это время в Ясной Мария Николаевна (сестра Л. Н.) рассказала, как она в первый раз прочитала «Детство». Она жила тогда с мужем в деревне, в Тульской губернии, Чернского уезда, и у них довольно часто бывал Тургенев. Брат Сергей Николаевич жил там же. Однажды Тургенев прочитал им по рукописи свою повесть «Рудин».

В другой раз он привез книжку «Современника» и говорит:

— Вот появился новый удивительный писатель; здесь напечатана замечательная его повесть «Детство» — и стал читать вслух.

С первых же строк Мария Николаевна и Сергей Николаевич были поражены: да ведь это он нас описал! Кто же это?

— Сначала мы никак не могли подумать про Левочку, — продолжала Мария Николаевна. — Он наделал долгов, и его увезли на Кавказ. Скорее еще мы подумали про брата Николая.

Говорят, Тургенев в своем «Фаусте» изобразил Марию Николаевну.