— Чем это ты тут занимаешься?

От звуков голоса Тони падение прекратилось — я вернулась на грешную землю. Клетка снова стала комнатой. Я больше не падала, нет. Я стояла на четвереньках в нелепой позе, прижимаясь к стенке и обеими руками вцепившись в половицы.

— Салли, с тобой все в порядке?

Я не знала что отвечать. Я не была уверена, что у меня все в порядке. Я предпочла промолчать и позволила Тони поднять меня с пола и усадить на стул. В его взгляде читалась тревога, смешанная с презрением, — что ж, похоже, именно такие чувства вызывали у него мои участившиеся припадки.

К счастью, на этот раз все быстро пришло в норму. Усевшись в кресло, я снова стала нормальным человеком.

— Ужин готов? — спросила я.

— Салли, что ты делала на полу?

— Сама не знаю. Голова закружилась, кажется.

— Впечатление было, как будто ты пытаешься на четвереньках выползти из комнаты.

— Вот что значит выпить три бокала шампанского на пустой желудок.

Это замечание показалось мне дико смешным — я расхохоталась и долго не могла остановиться. Тони снова посмотрел на меня и ничего не сказал.

— Ой, да ладно, Тони, — сказала я. — Ты что, двойку мне хочешь поставить за плохое поведение?

— Может, тебе на сегодня хватит пить?

— Ага, с противной индийской едой? Шутишь, что ли?

Но ели мы совсем не цыплят под соусом тикка масала (это была одна из шуточек Тони). Нет, вместо этого меня ждали восхитительные, высококалорийные спагетти карбонара, щедро посыпанные свежим тертым пармезаном, большая миска зеленого салата и целый батон горячего чесночного хлеба с маслом, а к этому добрая бутылка кьянти — все из любимого мной «Маркса и Спенсера».

Что и говорить, эта еда была настоящим утешением. После стольких дней на больничной замазке, я почувствовала зверский аппетит. Я набросилась на пищу, как выпущенный на волю заложник. Правда, освобождения я не чувствовала, все проблемы оставались со мной. Просто пища на время обезвредила эту…

Эту что? Я-то ведь думала, что окончательно избавилась от взрывов неконтролируемых эмоций, которые так мучили меня после родов. А теперь… что за сюрреалистическая чертовщина происходила со мной в комнате Джека? Возможно, Тони прав: обильные возлияния после долгого периода воздержания пошатнули мое душевное равновесие. А увидев пустую колыбель, я просто не выдержала напряжения.

— У тебя полный бокал, что не пьешь? — спросил Тони.

— Побуду-ка я сегодня трезвенницей. Ты уж прости.

Он пожал плечами:

— Ерунда. — Но его интонация не показалась мне ободряющей.

— Спасибо тебе, ужин был просто превосходный.

— Что там превосходного, обычные полуфабрикаты.

— Нет, все равно, ты такой заботливый.

Он опять пожал плечами. Мы умолкли. Потом я заговорила:

— Мне страшно, Тони.

— Ничего удивительного. Тебе так досталось.

— Дело не только в этом. Если окажется, что Джек…

Он перебил меня:

— Ты же слышала, что вчера сказала сестра. Все жизненные показатели в норме. Томография ничего не показала. Электроэнцефалограмма тоже в порядке. Видишь, не о чем волноваться.

— Но доктор Рейнольдс не до конца уверен…

— Салли…

— Я уверена, что доктор Рейнольдс просто тянет время, не говорит нам, что у Джека травмирован мозг. Он, конечно, хороший человек, благородный — особенно по сравнению с этим старым хреном Хьюзом, — но ведь и он всего-навсего врач. Пока он нами занимается, его это волнует — но лишь до того момента, пока мы не выпишем Джека из больницы. Вот он и тянет до последнего, же так понятно.

— Боже, ну что за безумная теория заговора! Прекрати, в самом деле…

— Никакая это не теория заговора, Тони. Это наш сын, который уже вторую неделю в отделении интенсивной терапии.

— И о котором все говорят, что с ним все в полном порядке! Неужели я должен постоянно твердить это, как попугай? Перестань дурить, это безрассудно.

— Ты хочешь сказать, что я сошла с ума?

— Я говорю, что ты ведешь себя неразумно…

— У меня есть на это право. Потому что…

Но тут я внезапно ударила по тормозам. Я кричу? Меня удивляли эти перепады эмоций — и то, что я снова так завелась, и то, как резко все прекратилось. Это не имело ничего с общего с обычным «отходняком» после ссоры. В таких случаях я, как правило, дымилась еще некоторое время после того, как мы заканчивали перебранку, но потом, если становилось ясно, что Тони не собирается просить прощения (а он, по-видимому, был генетически неспособен признавать свою вину), первой шла на мировую. А на этот раз все было как-то… пожалуй, «странно» — вот единственное слово, способное это описать. Гнев во мне вдруг будто выдохся. Только что ярилась, как фурия, и вдруг…