Рокоссовский не мог бы с уверенностью сказать, сколько времени прошло с начала атаки. Может, минули минуты, может, час, когда он заметил явную усталость и растерянность белых — и приказал направить в бой свой последний стрелковый резерв. Очень важно было усилить нажим на врага.

Командир отряда, кажется, забыл о своем ранении. Лицо его горело, и широкие запыленные брови то взлетали вверх, когда ему казалось, что кто-то из его людей делает не то, что надо, то опускались на глаза в мгновенья удач. Конные ординарцы летели от него и к нему, низко пригнувшись к холкам лошадей, передавая приказания и команды, иной раз хватались за клинки. Рокоссовский распоряжался действиями с виду будто бы хладнокровно, но Ваня Сушкин, отлично знавший Константина Константиновича, видел: командир с большим трудом удерживает себя от жажды броситься в сечу.

Наконец командир не выдержал. Он отпустил поводья, и вороной дончак, почувствовав шенкеля и вздрогнув всем телом, понес его вслед за отходящими на Новоселенгинск казаками. Сушкин гикнул, сдернул ремешок фуражки себе на подбородок — и кинулся вслед за Рокоссовским.

На скате высотки, поросшей кустами, прикрывая отход белоказаков, густо плевался огнем пулемет.

Рокоссовский вынесся за увал и, повернув коня, вырвал шашку из ножен. У него был свой счет с пулеметчиками Унгерна, и Константин Константинович, молча и сосредоточенно, кинулся к высотке с тыла. Хоронясь от пуль и пытаясь уменьшить жесткое сопротивление ветра, он почти лег на холку коня, и гриву дончака заносило ему на лицо.

Наводчик увидел двух красных в самый последний момент. Он рывком развернул «Льюис», и длинная очередь распорола воздух над головой Рокоссовского.

Конь Вани Сушкина зашатался, стал валиться на бок, и ординарец одним сильным движением выбросил себя из седла.

Конь упал тотчас, а Сушкин метнулся за Рокоссовским пешим ходом.

Вторично выстрелить пулеметчик не успел. Командир, бросая коня из стороны в сторону, налетел на растерявшегося казака и, резко откинувшись назад, рывком занес шашку над головой. Удар пришелся наводчику в шею, и казак мгновенно умер.

— Ложись за пулемет! — крикнул Рокоссовский задыхающемуся от быстрого бега Сушкину. — Бей, Ваня!

Описав дугу, командир спрыгнул с коня возле «Льюиса».

Вскоре рядом с Рокоссовским осадил Каина Степан Вараксин.

— Ну, как? — спросил он, оставляя седло. — Досталось барону от пекарей?

Рокоссовский бросил на Вараксина благодарный взгляд — и вдруг нахмурился.

— Это чего у тебя, Степан, красным гимнастерка измазана?

— Красным? Кровь, стало быть. Царапнуло меня маленько по груди, Константин Константинович.

— Помолчи и задери гимнастерку.

Рокоссовский осмотрел рану и, достав из сумы бинт, стал перевязывать товарища.

— Придется тебе в тылу поболтаться, Степа.

Вараксин удивленно посмотрел на командира — шутит, что ли? — и рассмеялся.

— Ты что?

— Вон люди чуть не без ног дерутся, а ты меня — в тыл. На мне, как на собаке, все без госпиталя зарастет.

Он покопался в суме, выудил оттуда жгут соломы и стал протирать взмыленного коня, даже ослабил подпругу, чтобы удалить пот под седлом и, усмехаясь, все качал головой.

— Скажет тоже — в тыл… Эка невидаль — царапнуло…

Через сутки, преследуя казаков, отряд вышел в район Новоселенгинска. Угроза Мысовой была полностью ликвидирована. Теперь общая обстановка и положение красных значительно улучшились.

Здесь еще не остывших от боя и воодушевленных победой людей настиг посланный комкором аэроплан. Летчик передал приказ Неймана — вернуть отряд в Мысовую. Рокоссовскому и Вараксину надлежало прибыть в штаб Экспедиционного.

Константин Константинович распорядился отдыхать до утра, а на рассвете трубачи огласили бивак сигналом «Вызов коноводов». Дорога на Гусиное озеро покрылась клубами пыли. Конники, стрелки, обоз, телеги с ранеными устремились на север.

Отдохнув накоротке в Мысовой и отмывшись от походной грязи, оба командира выехали в штаб корпуса.

Нейман, увидев их у себя в кабинете, весело потряс товарищам руки, крикнул куда-то за перегородку:

— Чаю — красным героям! И перекусить что-нибудь!

Отхлебывая коричневый кипяток с блюдечек, все трое доброжелательно и весело поглядывали друг на друга и улыбались.

Наконец Нейман сказал:

— Ты вернешься в свой полк, Константин Константинович. Отряд Петра Ефимовича будет подчиняться тебе. Вы — старые друзья, и я надеюсь — все будет хорошо.

Рокоссовский кивнул.

— Слушаюсь.

Нейман спросил:

— У тебя одно «Красное Знамя», тезка?

— Орден? Один.

— Одному — скучно, — улыбнулся Константин Августович. — Штаб корпуса ходатайствует о твоем награждении за подвиг у Мысовой.

Потом он справился у Вараксина:

— Как идет сбор исторических материалов, Степан?

— Нормально. Бьем белых.

— Ну, хорошо. Я вас больше не задерживаю.

Оба командира поднялись. У двери Вараксин остановился, сказал Нейману: