— Что ж вора-то проморгали? — с напускной строгостью спросил Арсентьев. — При вашем-то стаже глаз должен быть особый, наметанный.

Небольшого роста, с поредевшими седыми волосами, круглолицый швейцар знал, как ответить, но все же с минуту стоял нахохлившись.

Переступая с ноги на ногу, сказал уныло:

— Виноват, товарищ начальник. Вот прошляпил, — и развел руками. Швейцар давно уяснил простую житейскую истину: на человека меньше сердятся, когда он сам себя ругает. — Вообще-то, конечно, должен был обратить внимание, — сказал с огорчением. — Уж очень торопился парень, когда от лифта шел. Я еще спросил: «Что мало у нас пожили?» А он даже не взглянул, — эти слова прозвучали вполне искренне. — Только если разобраться — какой с меня спрос? — продолжал швейцар. — Обувь у человека грязная — не пускай — паркет замызгает, курить в вестибюле не разрешай, за чемоданами посматривай, посторонних вежливо поворачивай… Ответственность большая, а жалованье? — Он взъерошил пальцами седую копну волос и нарочито кашлянул. — Я один, а поручений вон сколько. За день народу — тьма. Туда-сюда. За всеми не уследишь. Нагорбишься за дежурство.

— Поменяли бы работу, раз столько хлопот.

— Мы трудностей не боимся, — улыбнулся хитро швейцар.

Улыбнулся и Арсентьев. Он знал — швейцар работу не сменит…

— Парень один вышел? Или кто ждал его?

Швейцар беззвучно пошевелил губами, словно что-то припоминая.

— Один. Сел в такси и уехал.

— Вот если б номерок машины… — с надеждой в голосе сказал Арсентьев.

— Номерок — это мы можем, — оживился швейцар. — Такси мы заказывали. Жилец какой-то уезжал. Но, видно, торопился, на другой машине укатил. — Он стал шарить по карманам. — Телефон в таксопарк мне сменщик дал. У него невестка там диспетчером… Не должен я выбросить бумажку!

Арсентьев усилием воли подавил нетерпение и стоял молча. Швейцар подошел к двери и, присев на корточки, стал рыться в тумбочке.

— Таксист этот натуральный рвач оказался! — жаловался он. — Как узнал, что жилец уехал, о ложном вызове стал кричать, что колесил вхолостую. Все требовал, чтобы уплатил я за прогон. А какая моя вина?

Бумажка с номером нашлась среди газет.

— Вот она!

— Спасибо, отец, выручил! — проговорил Арсентьев благодарно.

Он подошел к телефону, снял трубку… А через минуту уже записывал номер такси и фамилию шофера.

В кабинете администратора напротив Савина сидела красивая девушка. Она скользнула по Арсентьеву беспокойным взглядом.

«Тамара», — догадался он, усаживаясь на диван.

Тамара отвечала на вопросы обстоятельно, назвала адреса, где мог появиться Виктор, и взволнованно теребила концы пояса васильковой кофты.

— Других знакомых у нас здесь нет. Мы в Москве впервые, — уверяла она Савина. — Скажите, что с Виктором? — Этим вопросом она пыталась скрыть замешательство и растерянность.

На этот вопрос отвечать точно было преждевременно. Поэтому Савин отделался формальными словами: служебная необходимость. Арсентьев вмешиваться не стал. В данной ситуации такой ответ был правильным и отвечал интересам дела.

— Не волнуйтесь, Тамара. Приходите утром в отделение, к этому времени кое-что прояснится, и мы продолжим беседу. — Арсентьев взглянул на часы. Было около двенадцати. Он подумал, что в таксопарках в это время уже заканчивалась смена, водители, отметив время возврата, разъезжались по домам. Все это осложняло розыск.

Когда Тамара ушла, он сказал Савину:

— Давай подведем итоги, чем мы располагаем? Адресами, номером такси, приметами Пушкарева. Чего у нас нет? Как всегда — времени. Парень, если он еще в Москве, может уехать в любую минуту. Поэтому начнем с поиска шофера. Он укажет точное место, где высадил Пушкарева. Это первое. Второе — надо вызвать в отделение Муратова и Казакова и подключить их к розыску. Они займутся проверкой адресов. Вдвоем нам не управиться.

Арсентьев позвонил дежурному и поручил проинформировать о розыске Пушкарева милицию вокзалов и аэропортов, вызвать из дома оперативников, а через диспетчера — водителя такси.

Тамара вошла в номер и, не зажигая света, легла в постель. В буфете она слышала о краже и теперь, после разговора с работниками милиции, не могла успокоиться. «Неужели это страх, — думала она. — Страх за кого? За себя или за Виктора? Наверное, больше за него. Но и за себя тоже. Ведь во всей этой истории я отнюдь не была безучастным лицом, — рассуждала Тамара. — А уж если быть с собой откровенной до конца, не я ли толкнула Виктора к опрометчивым поступкам? Ведь все, что он делал в последние дни, он делал с моего одобрения, ведома, согласия…»

Конечно, она в краже не виновата. Но если бы не было всех тех его маленьких и больших срывов, тех легкомысленных вечеров и пустых разговоров, в сущности, безнравственных, — она-то это хорошо понимала! — так вот, если бы всего этого не было, то не было бы и кражи. Конечно, она не хотела, чтобы он ее совершал, и в то же время всем своим поведением, даже безответственностью по отношению к нему она подтолкнула его к краже.

Беспорядочные мысли быстро уступили место тревоге, простой человеческой тревоге за Виктора, который еще недавно был рядом с ней, а сейчас убежал. Убежал не только от наказания, но, наверное, от сознания собственной вины. И — тут Тамара даже задохнулась от волнения — от стыда перед ней.