К концу дня погода установилась. Было прохладно, а низкое солнце светило неожиданно ярко. Красивы были в его закате вековые деревья, чудом сохранившиеся на строительной площадке. По сторонам, насколько видно, растянулись новые многоэтажные корпуса домов из белого кирпича и бетонных панелей.

Арсентьев взглянул на часы и убрал в сейф папки с документами. Наскоро просмотрел доклад, подготовленный к завтрашнему совещанию в управлении. Он был доволен. Отчитаться было чем. Не понравился только заключительный раздел:

Все это надо переделать, решил он. Уж не раз эти фразы слышаны-переслышаны. За профилактикой — прежде всего люди, их беды, заботы… А я по-прежнему буду бойко отрабатывать с трибуны привычное: проведена определенная работа, есть результаты, однако имеются отдельные недостатки. Очень дельные мысли! Сотрудников за этот неудавшийся раздел, с его коротенькими полуистинами, со штампами, скрывшими живое дело, ругать нечего. Сам виноват! Наверное, и в нем самом засела эта дурная манера с серьезным видом выдавать чужие слова за свои. Получается, что не он, Арсентьев, а оперативник, его подчиненный, оценивает всю работу уголовного розыска. Не дело это. Вроде бы и понятно, но как от этого трудно отойти! Надо посоветоваться с начальником отделения, решил Арсентьев. Попрошу дать дополнительный материал. Вечером сам поработаю над разделом о профилактике.

Первым в кабинет вошел светловолосый, небольшого роста, худощавый парень в синей клетчатой фланелевой рубашке, с аккуратно подстриженной бородкой.

— Я к вам по очень важному делу, — явно волнуясь, он неловко пристроился на стуле. — Мне сказали, что материал на меня уже направили к вам.

— Какой материал?

— Из медвытрезвителя. Я попал туда случайно.

— В вытрезвитель случайно не попадают.

— К сожалению, попадают, товарищ начальник. Я вот тут все написал, прочтите, пожалуйста. — Парень протянул сложенные вчетверо листки бумаги.

Арсентьев читать не стал и отложил листки в сторону.

— Вы лучше расскажите, что случилось? И коротко. Самое основное.

— В общем, вчера я побывал в медицинском вытрезвителе. За сервис, — он горестно усмехнулся, — как полагается, рассчитался. Сразу же. Теперь боюсь одного: говорят, на работу письмо писать будут. Представляете! Для всей нашей лаборатории позор. Мне, дураку, головомойку страшную устроят. У нас насчет выпивки в институте обстановка беспощадная.

— Вы что, только о головомойке думаете? А то, что спиваетесь, не беспокоит?

— Какой я питок? У меня к водке отвращение. Перед ребятами неудобно было. На новоселье собрались. Шампанского целый фужер. Ну и опьянел немного.

— Хороши друзья. В таком состоянии из дома выставили.

— Да нет, ребята отличные. Они по домам всех развезли.

— А вас оставили?

— Нет. Тоже на машине ехал. Я последним был, и до дома недалеко. Только приехал — не туда, куда надо. Таксист стервец попался…

— Это как понимать? Сами пили без меры, а таксист виноват?

— Виноват! Когда к дому подъезжал, он стал деньги требовать. За весь рейс от Черемушек до площади Восстания. Ему же ребята заплатили полностью, а он счетчик не сбросил. За пятерку опозорил. Я, конечно, платить второй раз отказался. А он меня в милицию. Ну, а там трезвый всегда прав… И слушать не хотели…

— Хорошо, разберемся. Но знайте: если душой покривили, на человека наговорили, уж, как говорят, не обессудьте…

Парень заулыбался и, не сдерживая радости, почти крикнул:

— Спасибо, товарищ начальник!

В кабинет тут же вошли двое. Молодая женщина и рослый, широкоплечий парень с коротко остриженными волосами. Ее строгое лицо с неожиданно добрым взглядом было озабочено. Парень неловко остановился у стола и, скрывая напряженность, оглядел кабинет много повидавшими глазами.

Арсентьев внимательно посмотрел на женщину. Одета она была в красную с высоким круглым воротом шерстяную кофту. Зеленая вязаная шапка аккуратно сидела на ее голове. Он узнал ее. Это была Доброхотова, та Галка Доброхотова — бывшая «авторитетная воровка», «блатная пацанка», которая лет семь назад часто гостила в милиции. Первая судимость образумила ее. Теперь она работала фрезеровщицей на заводе и жила тихо.

— С чем пожаловали?

— Николай Иванович, насчет прописки мы, — заговорила Доброхотова. — Поженились, а живем порознь. Вот решила мужика в дом взять.

— Муж-то откуда?

— Москвич я, — выдохнул парень.

— Судились?

— За кражу, — ответил прямо.

— Чего ж к Галине перебираетесь? Или жилплощадь своя не позволяет?

— Позволяет. Наш начальник милиции не позволяет.

— Что ж он так?

— Кто его знает? Сказал: иди к жене. Коли любит, пропишет. Тебе у нее спокойнее будет. Отвяжешься от старой компании — тебе же на пользу. Вот мы и пришли.