Данила, Харитон и Флегонт карабкались по склону, взбираясь выше и выше. Слышно было, что погоня отстала; зато в чаще парка могла поджидать опасность.

Демонстранты вновь собирались на площади у пьедестала памятника «царю–освободителю», разрушенному в февральские дни. Слышались их победные возгласы, а вскоре донеслось и пение. На мотив известного романса из репертуара модной певицы Вяльцевой Белой акации гроздья душистые» они пели в быстром, маршевом темпе:

Смело мы в бой пойдем за Русь святую,

И всех жидов побьем мы подчистую…

На площади появился автомобиль командующего Киевским военным округом; в открытой машине, вытянувшись во весь рост, стоял офицер для особо важных поручений, штабс–капитан Боголепов–Южин.

В кузове автомобиля сидели еще два офицера, неизменно сопутствовавшие Боголепову–Южину при исполнении ответственных обязанностей: поручики Драгомирецкий и Петров.

Штабс–капитан обратился с речью к выстроившимся демонстрантам. В голосе штабс–капитана звучали укоризненные нотки, но в глазах сверкали лукавые искорки:

— Ай–яй–яй, господа! Разве можно? Свобода, революция, а вы… Ай–яй–яй! Позволили какому–то сброду напасть на вас! Ай–яй–яй! Это никуда не годится, господа! А еще считаете себя защитниками монархии — извечной, законной формы правления на Руси. Ай–яй–яй… Но как представитель военной власти в прифронтовой полосе я не могу допустить беспорядков и драк!..

Будущие защитники извечной формы правления на Руси стояли по команде «смирно». Им было неловко, что они попали впросак, досадно, что кое у кого появились синяки под глазами, а из носа текла кровь, и они стыдливо отводили глаза.

Тогда, дабы подбодрить птенцов, — есть все–таки еще на Руси надежное молодое поколение, которое в нужный час можно будет призвать под винтовку и повести на бой за восстановление империи! — штабс–капитан Боголепов–Южин закончил так:

— Поздравляю вас с боевым крещением, молодцы!

Над шеренгами «молодцов» словно бы пробежала волна, несколько сот юных голосов гаркнуло в ответ:

— Рады стараться, господин капитан!

Порядок, таким образом, был восстановлен, и автомобиль двинулся дальше. Поручик Драгомирецкий перегнулся через борт машины и пожурил демонстрантов, которые все еще стояли навытяжку:

— Мало вы им дали, ребята! Нужно было хорошенько кровь пустить этим большевикам! Эх, вы! Карандаши!..

Он, видимо, забыл уже, что «карандашом», то есть гимназистом, был и сам — всего три года тому назад, когда из седьмого класса 5–й печерской гимназии он ушел в 3–ю печерскую школу прапорщиков в погоне за военной славой и желанными Георгиями.

Поручик Петров был мрачен и молчалив. Единственным чувством, которое он испытывал, глядя на шеренгу гимназистов, было чувство зависти: ему так хотелось бы вернуть блаженное время, когда и он был гимназистом седьмого класса! С какой радостью схватил бы он тетрадки и помчался в гимназию — пускай даже и писать осточертевшие латинские экстемпорале или долбить на память тексты катехизиса! Счастливая, право, была пора…

5

Данила, Харитон и Флегонт выбрались на вершину горы и остановились за летним павильоном ресторана «Ротца», из самом гребне Купеческого сада, за которым крутые обрывы спадают к Днепру. Там и сям из кустов показывались другие беглецы — в одиночку и группами.

«Фартовый синий картуз» Харитон потерял в драке; рыжие вихры его торчали во все стороны, красная рубаха была разорвана сверху донизу. Он тяжело опустился на землю. Его пересохшие губы выговорили лишь три слова, и все три — нецензурные.

Данила сел рядом с ним. Картуз чудом удержался на его голове; старательно выглаженная Тосей вышитая рубашка тоже была почти невредима, если не считать оторванного рукава. Зато под его левым глазом красовался синяк, а из рассеченной губы сочилась кровь. Грудь Данилы порывисто поднималась, а в гортани так пересохло, что он не мог глотнуть.

Гимназическая тужурка Флегонта имела жалкий вид: все пять сверкающих пуговиц оторваны, рукава на локтях лопнули, а один разодран до самого плеча. На лбу — кровавый след от скаутской палки. Флегонт сел и протянул Даниле рукав от его рубашки:

— На!

— Что, хлопцы? — бросил им появившийся из кустов солдат, и в его голосе вместе со злостью прозвучал веселый вызов, — Досталось и вам на орехи? — и он погрозил кулаком в ту сторону, откуда доносилось пение. — Вы кто такие будете?

Ему не ответили, и солдат уселся поодаль.

Данила наконец глотнул слюну — во время потасовки кто–то душил его, теперь у него распухло горло, и он не говорил, а хрипел:

— Ну пускай теперь берегутся, сволочи!.. Слышите, хлопцы, завтра же нужно вступать в нашу дружину рабочей самообороны…