— Хай, почтенная публика, меня зовут Эльмонт-Эмо-Бой! Сегодня здесь будет веселая эмо-вечеринка!

В зале засмеялись, засвистели и заулюлюкали. Дело в том, что Эльмонт говорил таким умирающим бесцветным голосом про веселую эмо-вечеринку, что становилось дико смешно. Да к тому же все знают, что эмо-движуха — это вовсе не веселье, а грусть, сопли-слюни и бесконечное нытье под соответствующую музыку.

— Ха-ха-ха, гы-гы-гы, — раздавалось со всех сторон, и только Буратина почему-то не смеялась. Эльмонт-Эмо-Бой показался ей таким знакомым, почти родным человечком. Выступающий продолжал:

— Вечеринка будет зажигательной и энергичной…

Тут все вообще покатились со смеху, слово «энергичный» прозвучало так фальшиво, что хоть стой, хоть падай.

— Будет знатная тусня, — продолжал грустный мальчик, — пати будет называться «Девочка с розовыми волосами». Это будет пенная вечеринка в купальниках с хорошими диджеями, будут играть солнечный хаус, чуточку минимала и под утро врубят айренби.

100-Дэ шлемы в округе, стоило зрителям засмеяться, не забывали стрекотать своими зубчатыми колесиками внутри обшивки. Руки выступающего на сцене эмо-боя тем временем так вытягивались, когда он делал необходимые ему жесты, что проносились над головами сидящих. Они становились, наверное, стометровой длины, а может, даже больше, а когда он заканчивал жест, опять съеживались до обычного размера. «Ого, вот это 100-Дэ-эффект», — прошептала деревянная девочка.

В один миг незаметно для глаза рядом со смешным нытиком оказался плотный паренек в мерзкой мохеровой кепке-аэродроме, одет он был в дешевый китайский спортивный костюм «Адидас», брючки костюма были заправлены в отстойные остроносые сапожки на молнии. Громко рыгнув, он сказал:

— А вот и я, Шурка, гопник Сормовский!

Развернувшись к грустному Эльмонту, он со всего размаха въехал несчастному эмо-бою в челюсть. Удар был такой силы, что голова бедного эмо-боя шмыгнула в сторону, шея неимоверно растянулась и голова совершила круг почета над сидящими в зале зрителями. Глаза мальчика выкатились из орбит и как сосиски задрыгались в глазных впадинах. Вот умора! Когда все причиндалы — и шея, и голова, и глаза эмо-боя приняли свой прежний вид, гопник продолжил:

— Ну что ты все ноешь, эмо-бой?!

— Я бесцветный такой, потому что хочу водиться с одной замечательной девочкой с розовыми волосами, — ответил Эльмонт.

— Так водись с ней, чё ныть-то?

— Она свалила в чужие края!

— Гы-гы-гы, видали вы такого придурка? — грубо заржал Шурка-гопник и демонстративно достал из-за пазухи свой собственный кулак. Приставив оттопыренный большой палец к губам, он принялся в него театрально дуть. Кулак рос буквально на глазах. Когда он надулся и стал как арбуз, гопник безо всяких предисловий обрушил всю мощь арбузного кулака на грустного героя. Как же он его мутузил! У Эльмонта вылетали из орбит глаза, падала на пол челюсть, зубы рассыпались по сцене, голова улетала на вытягивающейся шее и прыгала по проходам между зрительских кресел. Жестко он его метелил, а зрители бесстыдно смеялись. Вдоволь наглумившись, Шурка спросил:

— А зовут-то как твою слинявшую невесту?

Собравшись из разлетевшихся частей и приняв обычные пропорции, Эльмонт совсем уж грустно спросил:

— А ты больше дубасить меня не будешь?

— Ха-ха-ха, болезный ты мой эмо-бой, я ведь тока разошелся, можно сказать!

— Её зовут Эмми, или Девушка с розовыми волосами.

— Гыр-гыр-гыр, разве бывают девушки с розовыми волосами? — гопник размахнулся своим гигантским кулаком, намериваясь заехать прямо в глаз бедняге эмо-бою, как в этот самый момент Буратина не выдержала издевательств над мальчиком в белой рубашке с рукавами до самого пола и… Она и сама не знала, что способна на такое. Руки Буратины мгновенно вытянулись, как телескопические антенны, да на такую длину, что Буратина без труда схватила за руку гопника и остановила удар.

— Что за фигня, — только и сказал остановленный хулиган.

Может, он и еще что-то хотел сказать, да только вторая рука Буратины также увеличилась до несколькометрового размера и, сделав пальцы колечком, отвесила такой мощности щелбан, что гопник качнулся и сел на пол. Вокруг его головы чирикая закружились маленькие синие птички, а глаза выкатились из орбит и вращались. Зал разразился аплодисментами — все одобрительно хлопали Буратине.

Чуть придя в себя, гопник хорошенько рассмотрел благородную зрительницу и, увидев её длинный носик и то, что девочка, как и сам гопник и его несчастный товарищ, настоящая живая кукла, да к тому же из дерева, радостно воскликнул: «Глядите, это же Велулик!» И Эльмонт-эмо-бой подхватил: «Ба да это живая Велулик!»

И тут на сцену высыпала вся труппа театра, и все радостно закричали: «Велулик, Велулик, Велулик — она здесь, она с нами, она такая же, как мы, она пришла к нам наконец-то, Велулик, это Велулик — радость-то какая!» — кричали куклы на сцене.

Буратина вдруг поняла, что все эти куклы радуются именно ей и зовут именно её. На самом деле, всем ведь известно, что Велулик в переводе с древнекукольного «деревянная девочка»!

Буратина пулей взлетела на сцену, и все бросились её обнимать и целовать. Как же радовались куклы, встретив эту деревянную девчонку!

Зрители обрадовались не меньше, все кричали: «Браво, супер, круть!» Всеобщее ликование и радость охватили зрительный зал!

Вдруг откуда-то сбоку из-за сцены появилась косматая бородатая голова с очень злобным выражением лица. За головой проследовало грузное мощное тело, одетое в длинный шелковый халат, борода волочилась почти по самому полу. Бородач, прихрамывая на кривых коротких ножках, шел прямо ко всей это веселой компании, обосновавшейся на сцене.

— Хватит беситься, тупые бесполезные куклы, — зарычал бородатый верзила. Это был владелец театра 100-Дэ, некто господин Карабас Барабас по кличке Бешеная Борода.