К сожалению, некоторые представители национально-патриотических и евразийских кругов попались на удочку пройдохи-профессора. В. А. Варикозов, чья проза является едва ли не единственным отрадным явлением современной нашей литературы, представил Харингтона делегатам съезда и назвал его «великим сыном Отечества». Похоже, добрый русский человек Вениамин Александрович не разгадал, что Харингтон есть фигура сугубо — и губительно — экстремистская.

С тех пор как в августе прошлого года он обосновался в Москве, путешествующий профессор окружил себя мошенниками и авантюристами всех мастей. Центром заговора стала гостиница «Интурист» на Тверской улице, где Харингтон живет в фешенебельном номере, который снимает на деньги американского правительства. Там под руководством самозванца его приспешники и примкнувший к ним Варикозов строят грандиозные планы захвата власти, во всеуслышание заявляют, что перевернут страну вверх дном.

Да, обнаглели у нас на Руси всякие инородцы, еретики и неверы! Бабачат по телевизору, лыбятся с рекламных щитов, в книгах и фильмах глумятся над национальными святынями. Вспомним голубые сальности Сорокина, голубые выкрутасы Виктюка. Вспомним картину «Три троечника» А. Гурецкого, встревожившую даже нашу насмотревшуюся всего за последние десять лет публику. Вот до чего докатилась так называемая культурная элита! Зато как злободневно звучат слова Владимира Митрофановича Пуришкевича, сказанные почти век назад: «Наш общественный элемент, так называемая интеллигенция русская, в переводе на простой русский язык — извините за выражение — сволочь…»

В своем антинародном остервенении хулители России нашли вождя в лице Харингтона, лукавого комбинатора монархизма и глобализма, повторяющего в своих помыслах и преступных действиях и во всем своем направлении Батыя, Карла XII Шведского, Наполеона Бонапарта, Вильгельма II и Адольфа Гитлера. Впрочем, с Харингтоном все ясно. Но как могут русские люди, пусть даже в малом числе, стать его последователями? Наглые отрицатели Отечества должны быть выведены, изъяты из национального сообщества, отлучены от Святого Собрания и анафемствованы открыто. А затем ими могут заняться компетентные органы.

Наш народ всегда чужался Запада. В этом история и Киевской Руси, и Московского царства, и империи Романовых, и Советского Союза. Вот уже двенадцать веков мы мучительно ищем путь в будущее, устилая дорогу своими и чужими трупами. В начале нового тысячелетия мы продолжаем наши национальные искания. Мы продираемся сквозь дебри системного кризиса, обходя стороной языческие капища и американские хайвеи, французские дома мод и японские суши-бары. Вокруг улюлюкают и зубоскалят заграничные и отечественные монстры — нежити, вурдалаки, церберы, циклопы, разнузданные рокеры, клонированные сектанты. Но русский народ смекалист и целеустремлен. Его, профессор Харингтон, не проведешь! Если страшилище хватает нас за рукав и пытается нас охмурить, мы его послушаем, осмотрим, потрогаем. Даже можем примерить на себя диковинный костюм или прическу. Но рано или поздно мы скидываем с себя чужое одеяние и остаемся в одном своем — исконном, суконном, исподнем. Русском. А страшилище припечатываем крепким, сочным словцом. Ну а если оно не посторонится, не захочет отстать, то мы его дубинкой по голове — если у него таковая имеется. А если нет, то мы его дубасим по какому-нибудь другому месту.

Так что, господин заморский профессор, go home. [308] От греха подальше. И от дубинки.

Жур. «Культура и техника». № 7. 2003 г.

Владимир Феофактов

Карамзин считал, что чтение исторических книг есть занятие полезное и нравственное, ибо «утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие». Насчет «ужаснейших» великий писатель верно заметил. Прошлое нашей страны представляет собой последовательность форсированных рывков вперед, вялотекущих регрессий и многолетних застоев. Эти перерывы постепенности иногда имеют характер относительно мирный (правление Феодора Иоанновича или горбачевская попытка прорыва к социалистической демократии), но чаще невероятно брутальный (имен соответствующих царей или генсеков называть нет смысла). Мы пока еще не создали политических и культурных механизмов, которые бы гарантировали, что аритмия нашего исторического развития не продолжится и впредь. Многие из нас живут в опасении, что ужасы прошлого могут быть превзойдены ужасами будущего.

В силу этих печальных соображений я с некоторой тревогой взираю на новейшую из культурологических несуразностей, появившихся на территории нашей страны. Роланд Харингтон, внук эмигранта с немецкой фамилией, родившийся в Париже американский профессор, якобы тульский помещик, якобы специалист по Ивану Грозному, якобы прототип трех различных героев Набокова, а теперь якобы претендент на русский престол.

В автобиографической легенде самозванца, которая муссируется в малотиражных газетах, продающихся у входа в метро, фигурирует традиционный набор сюжетных ингредиентов: загадочные знамения, секретные рукописи, мудрые провидцы и верные слуги. Фантазии Харингтона могли бы позавидовать барон Мюнгаузен и Ион Тихий. Я сам несколько раз был свидетелем того, как профессор пленял столичных интеллектуалов рассказами о романе Екатерины Великой с одноногим восьмидесятилетним адмиралом Гиацинтом фон Хакеном, положившим начало династии Романовых — Хакенов — Харингтонов. Следует отметить, что в зависимости от случая иногда у адмирала отсутствует левая нога, иногда — правая.

Так или иначе говорит Харингтон без умолку, всегда и всюду, в обществе и наедине с собой. Его застольные, салонные и уличные высказывания, постоянно записываемые им на диктофон, представляют собой своего рода семантические мозаики. Тут и истории о бесчисленных российско-тевтонских предках профессора, покрывших себя славой в политической, военной, научной и светской сферах. И версии о героических драках на трех континентах. И репортажи о любовных успехах среди представительниц всех классов общества. Эти небылицы излагаются на своеобразном идиолекте, в котором крутой слэнг соседствует с изящными риторическими периодами, и чуть ли не в каждое предложение вкраплены слова и фразы на одном из дюжины индоевропейских языков. Автор двух десятков книг на совершенно несвязанные между собой темы, Харингтон не только фантастичен, но и фрагментарен. Его монологи — он скорее декламатор, нежели собеседник — состоят из множества дискретных кусочков информации, не обязательно друг с другом соотносящихся, а тем более с действительностью. Подобно песням его любимой группы «Любэ», профессор соткан из цитат. В одежде, поведении и, самое главное, речи он ориентирован на «узнавание» со стороны своей публики. Да Харингтон этого и не скрывает, охотно называя себя «ходячим текстом» и «открытой книгой».

Излагаемые профессором нелепости бывают не только лексического и логического, но и нравственного порядка. Он в равной мере гордится прадедушкой, служившим в Великую северную войну в российском флоте, и дядюшкой, служившим во Вторую мировую войну в войсках СС. Он обещает восстановить самодержавие, но клянется, что предлагаемая им политическая система будет «до демонизма демократична».

Меня тревожит чувство, что на сегодняшний день этот человек в российском контексте эмблематичен. Что-то в нашем обществе, в нашей психике влечет нас к такого рода «сюру». Трудно представить себе другого политического деятеля, который сумел бы объединить вокруг себя фигуры столь непохожие, как помпезного публициста М. Е. Пеликанова, патриота-собаковеда В. А. Варикозова, московского махатму Г. Т. Водолея, а также ряд каких-то совсем уж сомнительных и даже страшных личностей, вид и повадки которых заставляют вспомнить Федьку Каторжного Достоевского.