Профессор знал, что она оставила ему гораздо больше, но сил возражать не было. Он жадно влил в горящее горло остатки воды и сел рядом с женой, держа ее за руку.

— Спи, — прохрипела она.

Он не ответил — закрыл глаза и смотрел перед собой в черноту, в которой пылало красное пятно — зафиксировавшийся на сетчатке огонек хронометра. Пятнышко становилось все меньше и темнее, меняло очертания, пока не стало похоже на искривленный знак невиданного химического элемента.

Задремавший лаборант вздрогнул и схватился за край кушетки. Спать нельзя! Огненный искривленный знак хоть и поблек, но все еще стоял перед глазами, окруженный черным бархатным полем. Профессор прищурился, пытаясь рассмотреть его получше. Что-то знакомое… знак раздвоился, поплыл перед глазами, и совсем рядом лаборант услышал довольный смешок.

Это толстая ведьма опять за мной пришла, подумал он. Но я с ней не пойду. Как Мойра одна помирать будет? Ей страшно будет…

— Уходи, — прошептал он, вытянув в темноту руки. — Пошла прочь! — и для убедительности потянулся за своим обсидиановым скальпелем. Схватил и поскорее засунул в карман, похоронив среди каких-то старых бумажек, использованных чипов и прочего мусора. Когда он вытаскивал руку, одна бумажка, зацепившись за рукав, упала на пол.

Ведьма обиженно побурчала и замолкла, но лаборант слышал ее натужное, зловонное дыхание. Ей же не нужен воздух, чего ж она дышит? Наверное, это и есть галлюцинации, осенило его.

— Наверное, — тоненько подтвердил бабий голос.

Лаборант схватился за край кушетки и почувствовал, как ведьма что-то пихает ему в руку. Он непроизвольно сжал пальцы и ощутил клочок бумаги — тот самый, что он обронил.

Надо же, и тактильные галлюцинации тоже, подумал он. А вслух сказал:

— Уходи. Мы не твои. — Слова находились сами — он и не сообразил бы, что сказать, но ведьму это, похоже, убедило.

— Уйду-уйду, — пропищал голос, и лаборант услышал шлепанье босых ног по полу. Шаги удалялись. Раздался смешок, скрипнула дверь — и все стихло.

Профессор сидел, обливаясь потом и хватая ртом пустые остатки воздуха. Рука его была по-прежнему сжата — так крепко, что он не мог понять, держит он в ней что-нибудь или нет. Он встал, подобрал пустую мисочку, добрался, натыкаясь на столы и шкафы, к раковине, вытащил подставленную мисочку и вылизал из нее накапавшую воду. В голове сразу просветлело.

Подойдя к огоньку хронометра, лаборант поднес к нему крепко сжатый кулак. Раскрыл пальцы.

Это был десятилетней давности пропуск на космодром Сатиш Дхаван, пожелтевший и в пятнах.

Он поднес руку ближе к глазам. Прищурился.

В темноте пятна на бумажке сами складывались в знаки. Профессор наморщил нос, всматриваясь, читая собственную галлюцинацию — это-то он понимал — буква за буквой и элемент за элементом.

Она оформилась в химическую формулу. Поводя головой из стороны в сторону, он смотрел на хрупкий листочек. Сердце заколотилось, а ноги разом ослабли. Лаборант схватился за железный угол шкафчика, на котором стоял хронометр.

Формула, которую он искал все эти месяцы, горела перед его воспаленным незрячим взором, а ему было ее ни запомнить, ни записать!

Да и зачем — запоминать? Какая от нее теперь польза?

Он потряс головой, разочарованный, и сунул листочек обратно в карман, при этом больно порезавшись о проклятый сверхострый скальпель. Он слизывал кровь с пальцев и уговаривал себя, что эта так называемая формула — лишь продукт воспаленной фантазии. Утром он проснется — если проснется, конечно, — и на трезвую голову она окажется случайным набором элементов, неспособных к логической связи между собой.

Но все-таки. Он усмехнулся и вернулся к постели жены. Потряс за плечо.

— Мойра, вообрази… — начал он и застыл.

В удушающем тепле лаборатории плечо жены налилось неживой тяжестью.

Профессор охнул, провел рукой по ее лицу, приложил ладонь к полуоткрытым губам. Ни дуновения. Приложил ухо к груди — где оно, это сердце, с какой стороны, как его надо слушать? Но грудь жены была тиха — ни стука, ни хрипа.

Он вскрикнул, начал толкать ее в грудь кулаками, воображая, что делает массаж сердца. Набрав полную грудь пустого воздуха, вталкивал его в ее легкие через рот и снова толкал кулаками в жесткие, еле прикрытые кожей ребра.

Когда Профессор совсем обессилел, то сполз на колени рядом с кушеткой, трясясь от возбуждения, ткнулся лицом в шею жены, в ее жесткие волосы, и замер, глядя перед собой невидящими глазами.

Капитан Тео Майер спал, подложив руку под ввалившуюся щеку. Желтоватое лицо его было покойно. Он лежал, по уши завернувшись в одеяло, и вздрагивал во сне.

Тадефи коснулась плеча Бой-Бабы:

— Лучше его не трогать. Проснется, тогда дадим ему лекарство.

На цыпочках все вышли в брехаловку. Йос повалился в кресло и застонал, закрыв лицо руками.