Я чуть улыбаюсь. Несколько недель назад я, возможно, сочла бы подобный вопрос оскорбительным, но теперь я провела слишком много времени с переходниками-правдолюбами, чтобы удивляться бестактности.

— Сумасшедшие — нет, — отвечаю я. — Лихие — да. Если увижу вашего сына, скажу, что вы его ищете.

Я вижу на губах матери такую же улыбку, как у меня. Она ведет себя не так, как родители некоторых переходников, — вертит головой, разглядывая стены Ямы, потолок Ямы, пропасть. Разумеется, любопытство здесь ни при чем, ведь она альтруистка. Любопытство ей чуждо.

Я знакомлю мать с Кристиной и Уиллом, а Кристина знакомит меня с матерью и сестрой. Но когда Уилл знакомит меня с Карой, своей старшей сестрой, она бросает на меня испепеляющий взгляд и не протягивает ладонь для рукопожатия. Она сердито смотрит на мою мать.

— Поверить не могу, что ты общаешься с одной из них, Уилл, — говорит она.

Мать кусает губы, но, разумеется, молчит.

— Кара, — хмурится Уилл, — не надо грубить.

— Ну конечно, не надо. Тебе известно, кто это? — Она указывает на мою мать. — Это жена члена совета, вот кто. Она управляет «добровольной организацией», которая якобы помогает бесфракционникам. По-вашему, я не знаю, что вы просто запасаете товары, чтобы раздавать членам своей фракции, в то время как мы не видели свежей еды уже месяц? Еда для бесфракционников, как же!

— Прошу прощения, — спокойно произносит мать. — Полагаю, вы ошибаетесь.

— Ошибаюсь? Ха! — рявкает Кара. — Уверена, вы именно то, чем кажетесь. Фракция беззаботных благодетелей без единой эгоистичной косточки. Ну конечно!

— Не смейте так говорить с моей матерью, — говорю я, краснея, и сжимаю кулаки. — Еще одно слово, и, клянусь, я сломаю вам нос.

— Полегче, Трис, — требует Уилл. — Ты не ударишь мою сестру.

— Неужели? — Я поднимаю обе брови. — Уверен?

— Он прав, не ударишь. — Мать касается моего плеча. — Идем, Беатрис. Мы же не хотим докучать сестре твоего друга.

Ее голос спокоен, но рука сжимает мое плечо так сильно, что я едва не вскрикиваю от боли, когда она тащит меня прочь. Она быстро идет со мной к столовой. Перед самой столовой, однако, резко поворачивает налево в один из темных коридоров, которые я пока не исследовала.

— Мама, — окликаю я. — Мама, откуда ты знаешь, куда идти?

Она останавливается у запертой двери и поднимается на цыпочки, вглядываясь в основание голубоватой лампы, свисающей с потолка. Через несколько секунд она кивает и снова поворачивается ко мне.

— Я же сказала, никаких вопросов обо мне. Я серьезно. Как на самом деле твои дела, Беатрис? Как прошли бои? Какой у тебя ранг?

— Ранг? — повторяю я. — Ты знаешь, что я дерусь? Знаешь, что мне назначили ранг?

— Механизм инициации Лихости — вовсе не тайна за семью печатями.

Не знаю, насколько легко разузнать, что чужая фракция делает во время инициации, но подозреваю, что это не так уж легко.

— Я почти в конце списка, мама, — медленно говорю я.

— Хорошо. — Она кивает. — Никто не присматривается к отстающим слишком пристально. А теперь, и это очень важно, Беатрис: что показала твоя проверка склонностей?

Предупреждение Тори пульсирует у меня в голове. «Не говори никому». Я должна сказать ей, что мой результат — Альтруизм, потому что именно это Тори записала в системе.

Я смотрю в глаза матери, бледно-зеленые, окаймленные темной дымкой ресниц. У нее морщинки вокруг рта, но в остальном она выглядит моложе своего возраста. Эти морщинки становятся глубже, когда она напевает. Она напевает во время мытья посуды.

Она моя мать.

Я могу ей довериться.

— Результат был неокончательным, — тихо говорю я.

— Я так и думала. — Она вздыхает. — Многие дети альтруистов получают такой результат. Мы не знаем почему. Но ты должна быть очень осторожна на следующей ступени инициации, Беатрис. Оставайся в середине группы, что бы ты ни делала. Не привлекай к себе внимания. Ясно?

— Мама, что происходит?

— Мне все равно, какую фракцию ты выбрала. — Она касается ладонями моих щек. — Я твоя мать и хочу, чтобы ты была в безопасности.

— Это потому что я…

Она закрывает мой рот ладонью.

— Не произноси этого слова, — шипит она. — Никогда.

Выходит, Тори была права. Быть дивергентом — опасно. Просто я до сих пор не знаю почему, и даже что это на самом деле значит.

— Почему?

Она качает головой.

— Я не могу сказать.

Она оглядывается через плечо на едва различимый свет со дна Ямы. Я слышу крики и голоса, смех и шарканье ног. Запах из столовой достигает моих ноздрей, сладковатый дрожжевой запах пекущегося хлеба. Мать поворачивается ко мне, ее рот упрямо сжат.