Шрифт:
Облону пришла в голову идея.
— Принесите меч великана!
К счастью, никто не спрашивал зачем. Просто послушались.
Тролль пер прямо на деревню, никуда не сворачивая. Один.
Так, словно он непобедим. Выглядел он внушительно. Булава, будто коготь вцепившаяся в тяжелый камень, небрежно лежала у него на плече. Он был хорошо откормлен, носил набедренную повязку и скрещенные вязанки раковин на груди.
Он источал силу и уверенность.
В десяти шагах от колючей ограды он остановился.
— Я Доуар, Голос Серокожих. Я пришел, чтобы наказать вас за святотатство. Вы не уплатили дань. Думаете, что достаточно сильны, чтобы бросать вызов народу троллей? Мы растопчем вас, как надоедливых червей!
Братья и сестры шамана, стоявшие вокруг, отпрянули.
Остался только Облон. Доуар производил внушительное впечатление. Он был значительно выше кобольдов, больше чем на голову. Но шаман думал только о великанах.
— Время серокожих прошло. Скажи это своему народу, Голос. Уходи и никогда больше не возвращайся, тогда тебя и твой народ пощадят.
Доуар снял с плеча дубину и подошел на шаг ближе.
— Должно быть, ты Облон. Мне рассказывали о тебе, шаман. Говорят, ты слишком часто беседуешь с духами. Ты уже не совсем от мира сего. — Он обернулся к остальным. — Подарите мне его голову, и я забуду его слова. Я требую пятьдесят кувшинов, полных початков кукурузы. Сушеного мяса, чтобы прокормить тридцать воинов на протяжении тридцати дней.
Двадцать тыквенных бутылок с водкой и трех женщин, которые будут нашими служанками. Дайте мне все это, и я не стану призывать на вас гнев серокожих. Никто не побеждает нас, троллей.
Облон отошел в сторону и указал на меч, лежавший посреди дороги в деревне. Там, где бросили его кобольды, испугавшись гнева троллей.
— Видишь это оружие, Доуар? Уходи! Последний раз приказываю. Иначе великан, владеющий этим мечом, обрушит мой гнев на твой народ!
Доуар приподнялся на цыпочки, чтобы лучше разглядеть оружие. Похоже, несколько ударов сердца он колебался, не зная, что делать. Затем покачал головой и наконец негромко рассмеялся.
— Нет в Альвенмарке создания, способного поднять такой меч.
— Подумай как следует, что говоришь!
Облон повернулся и жестом велел своим отойти в сторону, чтобы тролль увидел ноги Фальраха. Но, похоже, они не поняли. От страха соплеменники словно окаменели.
Доуар поднес к губам ракушечный рог. По долине пронесся протяжный жалобный звук. И валуны на другой стороне реки будто по волшебству ожили. Там прятались дюжины троллей, и теперь все как один встали. Они били булавами в большие деревянные щиты и, дико взревев, бросились в реку.
— Сегодня день, когда исчезнет твой народ, Облон.
Доуар поднял булаву. Он разбежался и прыгнул в брешь в колючей изгороди, где только что стоял Кобольд.
Шаман увернулся. Затем схватил длинный, высотой со взрослого мужчину, пестик, стоявший в каменной ступке.
Булава Доуара со свистом опустилась вниз. Кобольд отразил удар, но сила тролля заставила его опуститься на колени.
— Защищайтесь! — отчаянно закричал Облон, но его люди просто бросились на землю и стали, причитая, ползать в пыли.
Булава парламентера снова опустилась. Облон увернулся, но недостаточно быстро. Удар угодил в левую руку. Шаман отступил и споткнулся. Ругаясь, он упал. Но когда Доуар, широко расставив ноги, оказался над ним, Облон пестиком, которым толкли кукурузу, нанес серокожему удар в промежность. К сожалению, он не мог как следует размахнуться, чтобы стукнуть сильнее. Но этого оказалось достаточно, чтобы заставить тролля взвыть от боли.
— Проклятье, да защищайтесь же! — в отчаянии крикнул Облон.
Он не мог понять, почему кобольды предпочитали отдаться на волю троллей, а не сражаться.
Одним прыжком шаман вскочил на ноги. Он помчался к комнате предков.
— Выходи, Фальрах! Пришли тролли! Они убьют всех, даже тебя!
Изнутри послышалось только невнятное бормотание. Впрочем, судя по голосу, можно было понять, что это проклятия.
Длинные ноги великана вздрогнули.
«Не нужно было давать ему два кусочка хаттах», — обругал себя Облон. Ему самому потребовалось много лет, чтобы научиться справляться с таким количеством мякоти кактусов и не ходить целый день пьяным.