Шрифт:
Казалось, звук взрыва стал невидимой преградой на пути кавалерийского отряда, несшегося внизу. Всадники разом повернули коней и помчались наверх. Невооруженным глазом можно было разглядеть, как ряды их, подернутые сабельным блеском, один за другим исчезают в проломе, затянутом дымно-пыльным облаком.
Батарея молчала.
Остальные эскадроны, круто свернув от главных ворот, вытягиваясь черной струей, ринулись туда же. Мушкетная пальба слилась в последний отчаянный залп, потом начала быстро слабеть, рассыпаться на отдельные редкие хлопки.
Аптекарь Гудрик, воздев к небу руку с пером, визгливо кричал «ура».
Кромвель отер платком красные, мясистые щеки, спрятал трубу в седельную сумку и дал шпоры коню.
«Со стороны парламента были выдвинуты следующие предложения для ведения мирных переговоров: чтобы король подписал билли, уже одобренные парламентом; чтобы с пяти членов палаты общин и графа Манчестера было снято обвинение в государственной измене; чтобы были подтверждены привилегии парламента; чтобы был издан акт о полной амнистии сторонников парламента; чтобы были привлечены к суду все лица, обвиненные палатами с прошлого января; чтобы было установлено двухнедельное перемирие для обсуждения этих предложений.
Король, со своей стороны, предложил, чтобы его казна, арсеналы, города, крепости и корабли были возвращены ему; чтобы обложение его подданных налогами без его согласия и заключение в тюрьму за неуплату долгов были объявлены недействительными; чтобы лица, исключенные из общей амнистии, были преданы суду.
20 марта граф Нортумберленд, сэр Джон Голланд, сэр Вильям Армин, мистер Пирпойнт и мистер Уайтлок были посланы палатами в Оксфорд для обсуждения предложений, выдвинутых обеими сторонами».
Мэй. «История Долгого парламента»
«Когда мы прибыли в Оксфорд, некоторые солдаты и городская чернь и даже люди с достатком кричали нам на улицах: „Предатели! Бунтовщики!“ Мы не отвечали им, но пожаловались офицерам короля, которые, казалось, были возмущены этим.
Около того времени принц Руперт напал на Чиринчестер, разбил полк графа Стрэмфорда, захватив около тысячи пленных и много оружия. Этих пленных с большим триумфом провели по улицам Оксфорда, где король и лорды взирали на них, смеясь и радуясь их несчастному виду, ибо они были почти наги, избиты, изранены, связаны друг с другом веревками и влекомы по улице, как собаки. Подобная жестокость англичан к своим же соотечественникам становилась тогда уже делом обычным».
Уайтлок. «Мемуары»
15 апреля, 1643
Оксфорд
— Не могу, синьор, как хотите, не могу. — Тюремщик говорил громко, хотя и не очень уверенно. — Строгий приказ коменданта. Всякий раз, как приводят новых пленных, он напоминает нам: «Суйте их куда угодно, только не к этому бешеному Лилберну». И правда, синьор, бывает, в плену человек оробеет, пораскинет мозгами, поймет свою ошибку и, глядишь, уже готов вернуться к повиновению его величеству. Но стоит ему хоть день провести в камере Лилберна, и он снова превращается в злобного парламентского пса.
Второй голос тоже казался знакомым, но слов было не разобрать. Лилберн усмехнулся, отошел от дверей к топчану, сел. Что они еще задумали? Высоко под потолком голуби на подоконнике, отталкивая друг друга от рассыпанных им крошек, стучали крыльями по прутьям решетки, мешали вслушиваться. Лишь когда дверь распахнулась и человек вслед за тюремщиком вошел в камеру, он вспомнил: Джанноти. Ну конечно же он.
В первый месяц плена, когда его таскали в суд и обратно, они столкнулись разок во дворе замка, и теперь Лилберн припоминал, что крикнул ему тогда что-то обидное или угрожающее. Неужели он пришел теперь отомстить? Смешно. Что можно сделать человеку, который уже почти полгода в одиночном заключении ждет исполнения смертного приговора?
— Насколько я помню, синьор, вы прибыли в Англия для того, чтобы отдохнуть от войны. Позвольте спросить, как проходит отдых?
Джанноти стоял, заложив руки за спину, раскачивался с носка на пятку.
— Ваше злорадство преждевременно. Смута и раздор, посеянные вами, не принесут вам ничего, кроме позора и гибели.
— Мы не сеем смуту. Мы боремся за свои прирожденные права и вольности, если вы можете понять, что это значит. Боюсь, в наши времена слово «свобода» при переводе на итальянский утрачивает свой смысл.
— Уже тогда, на корабле, мне следовало бы догадаться, чего можно ждать от страны, населенной фанатиками вроде вас. Но хватит об этом. В последнюю нашу встречу вы осмелились бросить мне упрек в доносительстве. Накануне расстрела человек имеет привилегию кричать что ему вздумается, и я не придал значения вашим словам. Но теперь у меня есть возможность пристыдить вас, и я не желаю от нее отказываться. — Он сделал шаг назад и махнул кому-то рукой. — Давайте его сюда.
В коридоре застучали сапоги, и двое кавалеристов втолкнули в камеру обросшего щетиной человека в лохмотьях, которые когда-то были голубым мундиром лондонского ополчения.