Уайльдман, словно боясь растерять свою решимость, швырнул плед на сундук, схватил плащ, быстро пошел к дверям и крикнул с порога:

— Не только не пойду, но и постараюсь отговорить всех, кого удастся повидать с утра.

Дверь хлопнула, пламя свечи метнулось, залегло. Тень печатника уперлась головой в потолок.

Лилберн тяжело поднялся и подошел к станку. Лицо его омертвело, посеревшие губы почти исчезли, превратившись в тонкую черту под усами. Рукоятка винта успела остыть, но мозоли на ладонях легко нашли все ее впадины и неровности. Винт повернулся с привычным скрипом. Деревянный пресс приподнялся над черными матрицами. Печатник покосился на принесенную еду, затем послушно взялся за чистый лист, сунул его в щель. Поворот, скрип, обратно. Поворот, скрип, обратно… Стопка оттисков росла и росла, и Лилберн подумал, что часам к десяти они, пожалуй, кончат, и тогда весь вопрос будет в том, какая часть ночи уйдет у них на разрезку и брошюровку памфлета.

«После смерти короля была изменена форма правления: от монархии перешли к республике. Палату лордов признали опасной и бесполезной и распустили. Ведение дел поручалось Государственному совету, отчетному перед парламентом. Он состоял из сорока членов, двадцать из которых ежегодно должны были быть заменяемы другими двадцатью. Но в те времена почти каждый человек сочинял форму управления государством и очень гневался, когда видел, что его проект не проводится в жизнь. Одним из таких людей был постоянно бурлящий, ни в чем не находящий успокоения Джон Лилберн».

Люси Хатчинсон. «Воспоминания»

«С того времени, как офицеры стали у власти, только увеличились злоба, ненависть и вражда, которые породили наши прошлые несчастные разногласия. Судебные пошлины давно уже считаются тяжелым бременем; но было ли произведено какое-либо их сокращение? Сделано что-нибудь для упрощения судебной волокиты? Коснулись ли наши новые правители десятины, разъедающей, подобно язве, промышленность и сельское хозяйство? Или акцизов, которые за счет желудка трудящихся и бедняков обогащают ростовщиков и прочих жадных червей в государстве? А что они сделали для установления свободы торговли, для уничтожения невыносимых таможенных пошлин? Ничего, кроме того, что посадили сотни новых жадных мух на старые язвы народа.

О, несчастная Англия, которая видит все это и все же терпит таких несносных хозяев!»

Джон Лилберн. «Новые цепи Англии»

«На заседании парламента принято постановление о том, чтобы недавно опубликованную книгу под названием „Новые цепи Англии“ считать скандальной, лживой, клеветнической, призывающей к бунту и новой войне; авторы и издатели объявлены виновными в измене, а Государственному совету поручено разыскать их».

Уайтлок. «Мемуары»

С вечера Джона-маленького лихорадило, и Лилберн решил уложить его в своей комнате. Младшие спали с Элизабет в соседней. Еще они снимали у хозяина Винчестер-хауза столовую внизу и небольшую кухню. На пятерых этого бы хватило, но при том потоке людей, который захлестывал их каждый день, они просто задыхались от тесноты. Обиженные с жалобами, тайные доброжелатели с вестями, приезжие из графств, политические прожектеры, парламентские шпионы, роялисты, прощупывающие почву, отставные солдаты, друзья, печатники, книготорговцы, газетчики… Снять что-нибудь получше не хватало денег. С деньгами было так худо, что на днях случилось небывалое — они поссорились из-за потерянного шиллинга.

Нос у Джона был заложен, он тяжело дышал ртом, иногда начинал кашлять и метаться. Руки и ноги его при этом стукались о стенку или о сундук, которым была задвинута его кровать, он хныкал, не просыпаясь, просил пить. Лилберн приподнимал его голову, давал глоток сладкого питья, заготовленного Элизабет, потом снова валился на кровать, пытаясь наверстать уходящую ночь. И, может, оттого, что сон был таким прерывистым и неровным, он услышал их еще на улице.

Впрочем, они не таились.

Похоже, их было очень много. Мерный топот сапог накатывался на спящие дома. Потом сильно забарабанили в дверь.

Лилберн поспешно начал одеваться, надеясь еще успеть до того момента, как грохот разбудит жену и детей. Снизу донеслись чьи-то возмущенные голоса, стук засова, визг дверных петель, шум вооруженной толпы. Когда он, застегивая пуговицы камзола, выбежал на лестницу, столовая внизу уже была полна солдат, двое полуодетых людей — сыновья хозяина — бились в их руках. На улице в свете фонарей двигались силуэты пеших и конных. По самому скромному счету, явилось не меньше роты. Неужели они всерьез ждали вооруженного сопротивления? Или просто хотели лишний раз нагнать страху на горожан?

— Ночной штурм завершился полным успехом, не так ли, прапорщик? Что все это значит?

— Мне приказано взять вас под стражу, мистер Лилберн. И доставить в заседание Государственного совета.

— У вас есть соответствующий приказ?

— Да.

— Представьте его. Мне нужно снять копию.

— Я представлю, когда сочту нужным.

— По крайней мере, прикажите отпустить этих молодых людей. Ведь на их счет у вас нет никаких распоряжений.

— Попрошу не указывать мне! Я буду делать лишь то, что сочту нужным. Вы готовы отправиться с нами?