Впрочем, кроме двух, довольно неудачных поездок — в имение Симбирской губернии, к Назарьеву, и в Ставрополье по Волге, к тете С.А. Лавровой, — мы никуда больше не ездили» [74] .

«Не помню, что когда-либо, даже шутя, — писала М.М. Эссен о семье Ульяновых, — говорилось о вкусном блюде, чтобы придавалось значение платью. Пили, ели, одевались, но эта сторона жизни ничьего внимания не приковывала». Это свидетельство объясняет причину того, что в воспоминаниях биографа семьи Ульяновых, Анны Ильиничны, нет ни одного описания семейного застолья.

Дмитрий Ильич Ульянов, давая пояснения о своем дедушке А.Д. Бланке, со слов Марии Александровны, описывал их стол: «Пища была простая, но мясо не было изъято. К столу обычно давали кашу, молоко, но также котлеты и птицу». Анализируя воспоминания современников о семье Ульяновых, можно прийти к выводу, что так же было организовано питание и в их семье.

Нужно отметить, что под влиянием Ильи Николаевича сложилась в семье традиция семейного чаепития (в семье Александра Дмитриевича Бланка, со слов А.И. Ульяновой-Елизаровой, «даже взрослыми они <дочери — Ред.> не получали ни чаю, ни кофе, которые отец считал вредными» [75] ). К чаю готовилась домашняя выпечка, подавались фрукты, ягоды, варенье.

Сведения о прислуге содержатся в воспоминаниях Анны Ильиничны Ульяновой-Елизаровой. Говоря о своем раннем детстве, проведенном в Нижнем Новгороде, она писала: «С тех пор как я начинаю себя помнить, у нас была одна прислуга, находившаяся больше на кухне, а мы бывали с матерью» [76] .

В черновых набросках воспоминаний, в которых Анна Ильинична много пишет о няне Варваре Григорьевне Сарбатовой, есть такие строки: «Старческая воркотня няни распространялась и на другую прислугу, жившую в доме, и это создавало конфликты» [77] . Анна Ильинична называет и девочку Елену лет четырнадцати — «дочь нашей кухарки» [78] . В протоколе заседания реставрационной комиссии по созданию Дома-музея В.И.Ленина от 29 марта 1929 г. называется кухарка Ульяновых — Захарова Акулина Павловна [79] . Отмечая демократизм брата Александра, Анна Ильинична пишет: «С одинаковым уважением и вниманием относился он к прислуге…» [80]

Если нужно было выполнить какие-либо тяжелые работы, связанные с осенней и весенней перекопкой сада, уборкой снега, колкой дров, Ульяновы нанимали работников.

В этом Ульяновы ничем не отличались от других семей, принадлежавших к среднему классу дореволюционного российского общества.

Дом на Московской улице (ныне Дом-музей В.И.Ленина), в котором жили Ульяновы в 1878–1887 гг., относился к приходу Богоявленской церкви, находившейся на современном пересечении улицы Ленина и улицы 12 Сентября. В этой церкви хранился образ Святого Иоанна Крестителя. По-другому ее называли церковью Иоанна Предтечи. Именно в этой церкви проходило отпевание И.Н. Ульянова в январе 1886 года К.М. Аммосов, описывая похороны И.Н. Ульянова, отмечал, что «…процессия направилась в приходскую церковь покойного, Богоявленскую, очень близкую к его квартире».

В фондах Ленинского мемориала хранятся воспоминания П. Фадеева, который пишет, что «семья Ульяновых всегда присутствовала на богослужениях, и служились всенощные в их квартире накануне Ильина дня 19 июля — дня ангела Ильи Николаевича, и мне приходилось петь с хором, которым управлял Моторин (регент Троицкого хора)».

По воспоминаниям И.Я. Яковлева, близко знавшего Илью Николаевича, семья Ульяновых «любила по праздникам бывать в Тихвинском храме, настоятелем которого был священник Боголюбов, всеми Ульяновыми особо уважаемый, участвовавший как пастырь церковный в радостных и грустных событиях их семейной жизни». Яковлев свидетельствует, что протоиерей Виктор Федорович Боголюбов «исполнял в доме Ульяновых церковные требы (службы), а члены семьи Ульяновых по окончании богослужений нередко заходили к Батюшке на чай». Кстати, в Тихвинском храме Илья Николаевич и Мария Александровна крестили своих дочерей Ольгу и Марию, Владимир был крещен в Никольской церкви, а Дмитрий — во Владимирской (Ильинской).

В гимназические годы дети Ульяновых присутствовали на богослужениях в церквях при гимназиях. Мария Александровна в симбирский период жизни иногда посещала лютеранскую кирху (приход Св. Марии).

А.И. Ульянова-Елизарова писала: «Отец наш был искренне и глубоко верующим человеком и воспитывал в этом духе детей <…> Дома дети видели искренне убежденного человека, за которым шли, пока были малы» [81] . Он «остался верующим до конца жизни, несмотря на то, что был преподавателем физики, метеорологии» [82] .

Мария Александровна, по воспоминаниям той же Анны Ильиничны, «не была богомольна и одинаково мало посещала как русскую церковь, так и немецкую, в Симбирске также имевшуюся» [83] . Отец М.А. Ульяновой принял православие в сознательном возрасте. В воспитании Марии Александровны активное участие принимала тетушка-лютеранка Е.И. фон Эссен. Возможно, этот фактор повлиял на то, что она мало посещала церковь. Однако это не говорит о том, что она не была верующей. В тяжелые моменты жизни она уповала на Бога. Так, Анна Ильинична вспоминала, что когда в возрасте четырех лет Саша опасно заболел, мать «упала на колени перед образом», шепнув шестилетней Ане: «Молись за Сашу» [84] .

Так почему же в верующей семье дети выросли атеистами? Они принадлежали к поколению, которое, как писала Н.К. Крупская, «росло в условиях, когда, с одной стороны, в школах, в печати строго преследовалось малейшее проявление неверия, с другой — радикальная интеллигенция отпускала насчет религии всякие шуточки, острые словечки. Существовал целый интеллигентский фольклор, высмеивающий попов, религию, разные стихи, анекдоты, нигде не записанные, передававшиеся из уст в уста» [85] . Это в полной мере можно отнести и к Симбирску. Александр Ульянов четыре года проучился в гимназии в период директорства И.В. Вишневского. Один из жителей Симбирска вспоминал позднее: «Религиозный до фанатизма, Вишневский и в воспитанниках старался насаждать религиозность <…> ученики — те по праздникам обязательно должны были являться в гимназическую церковь к обедне, после которой расходились по классам для проверки. Пропустившие обедню без уважительной причины подвергались различным взысканиям вплоть до убавки балла в поведении. Понятно, что такие меры насаждения религиозности приводили к совершенно противоположным результатам. В силу присущей человеческой натуре протеста против стеснений, в особенности бессмысленных, гимназисты всеми мерами избегали бывать в церкви, стараясь только попасть в класс на перекличку, чтобы быть сочтенными за бывших» [86] . Фанатичная благочестивость, с одной стороны, жестокость и воровство (именно за это Вишневский был снят с должности), с другой, — эти качества и поступки директора не могли не вызвать негодования и стремления переоценки ценностей у гимназистов. Сменивший Вишневского на посту директора гимназии Ф.М. Керенский также принимал все меры для усиления религиозного воспитания среди учащихся, сохранив систему наказаний за уклонение от выполнения религиозных обрядов (следует заметить, что сын самого Федора Михайловича Александр в юношеском возрасте также отошел от церкви). Да и сама система религиозного воспитания была далека от совершенства, что признавали власти. Так, в докладе обер-прокурору святейшего Синода К.П. Победоносцеву чиновник министерства просвещения А.И. Гордиевский писал, что преподавание Закона Божьего, «заключающееся в разучивании кратких, более или менее сухих и трудных учебников, столько же мало располагает и подготовляет к дальнейшему самообразованию в религиозном и церковном направлении, и что еще прискорбнее, столь же мало влияет на весь умственный и нравственный склад выучивших все учебники юношей» [87] .