А это уж, «конечно, будет личность» [16] .

Однако первым ввел в России литературные портреты в стихах и в прозе — Макс. Волошин. Пусть же по делам его и воздастся ему!

«Силуэт»… Как-то не подходит это слово к облику Макс. Волошина. Вот он идет по Парижу, обращая на себя всеобщее внимание даже на притерпевшемся левом берегу. Он одет в какой-то слишком узкий сюртук, в жилет без пуговиц, вероятно застегивающийся сзади, как детские лифчики. На огромной голове с длинными светлыми волосами едва держится цилиндр. И в то же время у него легкая, быстрая походка, быстрая речь под аккомпанемент каких-то отщелкиваний пальцами, словно он прикармливает из рук незримых птиц — свои быстрые и точные слова.

Это сосуществованье грузной массивности и легкой быстроты характерно для Волошина. Оно сказалось и в двух именах, которыми он подписывал свои произведения: «Максимилиан» и «Макс» Волошин. Слишком торжественное, массивное «Максимилиан» и слишком легкое, почти легкомысленное детски уменьшительное «Макс». Когда массивность проникнута и преодолена легкостью, получается истинно-прекрасное; таковы многие его стихи. Статьи же его всегда интересны, но иногда слишком грузны или слишком легковесны.

Большинство русской читающей публики знает только «Макса» Волошина. Знает и не любит. Слава, дурная слава его велика. Вокруг него, по его выражению, «колючая изгородь» недоразумений и предубеждений, какая-то аура скандала. Для многих, как гласит двустишие под карикатурой на него, –

В этом есть большая доля участия газетной травли, травят же Волошина за то, что он всем своим существом чужд русской интеллигенции.

Русский обыватель любит, чтобы все было по-простому, по-простецки. Его раздражает жест, поза. Поэтому в России не любят стихов и прозаику с трудом прощают хороший стиль.

В Волошине все раздражает обывателя: и изысканная эрудиция (кто догадается, что Иошуа Бен Пандира — это Иисус Христос?) [18] . И склонность к оккультизму, и глухо-торжественная манера читать стихи, и любовь к парадоксам, и нелюбовь к Репину.

Кажется, что он обладает особым секретом бесить публику; в 1905 году он пишет «Ангела мщенья». Во время войны, когда почти все поэты бряцали на патриотических лирах, — он издает книгу стихов, проникнутую своеобразным метафизическим интернационализмом. После поражения пишет прекрасное стихотворение, обращенное к России: «Люблю я тебя побежденной», вызывающее недоразумения [19] . И особенно удачно выбирает момент для нападок на Репина [20] . Недаром на его лекции систематически ходят какие-то «барышни-свистуньи», чтобы ему шикать. Ему не прощают даже вычурности его собственного христианского имени — «Максимилиан».

И все же я думаю, что это явление временное. Русская публика слишком несправедлива к Волошину. В этом залог примирения: когда-нибудь читатели поймут свою ошибку и захотят ее искупить. Они увидят, что Макс Волошин <…> интересный и талантливый писатель, что его работа о Сурикове блестяща [21] , что его знание французской литературы — незаурядно.

Оценят его эрудицию, блеск его фельетонов, и прежде и больше всего своеобразную красоту его стихов.

Поэт, стихи которого собраны в этой книге, безусловно, не принадлежит к разряду ведущих имен в русской поэзии ХХ века. Сам он, определяя меру отпущенного ему поэтического дарования, полагаем, не из лукавого самоуничижения, а вполне сознавая истинные пропорции в столь деликатной области, как творческий талант, определял себя, апеллируя к известным строчкам Е. Баратынского о «малом даре» («Мой дар убог и голос мой негромок»), которые О. Мандельштам сравнил с бутылкой, брошенной в океан в надежде быть прочтенными провиденциальным читателем:

Несмотря, однако, на эту самоквалификацию, личность и творчество поэта Амари, под псевдонимом которого печатал свои стихи М.О. Цетлин, бесспорно, принадлежит к историческим и художественным феноменам, заслуживающим пристального внимания потомков [22] . «Малый дар», на который указывал сам поэт, никак не препятствовал ему, используя удачное выражение Б. Пастернака, включиться в «разговор, заведенный до нас».

Поэт, переводчик, исторический беллетрист [23] , издатель, редактор литературный критик и меценат Михаил Осипович Цетлин родился в Москве в семье еврейского купца Еселя (Осипа) Шмерковича (Семеновича, Сергеевича) Цетлина (1856–1933) и Анны Вульфовны Высоцкой (1860–1935), дочери крупнейшего чаепромышленника Калонимоса Зеева (Вульфа) Высоцкого (1824–1904). Войдя в дом Высоцких, Цетлин-старший стал компаньоном тестя в основанной тем чаеторговой фирме «В. Высоцкий и К°». Как отмечал современник, указывая на правила ведения разрешенным для еврея торговым делом,