Антонина Георгиевна тут же начинала действовать.

— Женя, Иня, — кричала она сестре и ее мужу Виргинию, — Карл говорит, что уже можно перетаскивать вещи!

И тут же вцеплялась птичьими своими лапками в самые тяжелые коробки с грозной и жалобной надписью «МАМА». Набегал Карл и, сопя, пытался отодрать ее прозрачные пальчики от коробки, но пальчики крепко оплетали веревку и заметно твердели. Побежденный Карл отшатывался и перелетал через тетку, склонившуюся над коробками с надписью «ЖЕНЯ».

Тетка звонко пугалась и на весь причал спрашивала, не ушибся ли Карлуша. В дверях конторы появлялась побледневшая Татьяна с билетами, на нее радостно, как Карл из командировки, налетал вырвавшийся Мотя и лизал ей щеки. Плакала Катя.

— Мама, убери Мотю, — громко умоляла Татьяна, — и сядь возле Кати, без тебя обойдемся.

Шурик с Виргинием молча несли на плечах что-то длинное. Карл напяливал рюкзаки и плелся за ними.

— Поближе кладите, поближе, — кричала тетя Женя, — Иня, я кому говорю!

— Да заткнись ты наконец, — не выдерживал Виргинии, фронтовой сталинградский шофер.

— Шурик, — звала Антонина Георгиевна, — Шу-у-рик! Ты не забыл мою цветную сумку? Там у меня, понимаешь, очень важные вещи!

— Карлуша, Карлуша, не побей яйца, — предупреждала тетя Женя.

Лаяла, проснувшись, Белка.

В канун майских праздников на теплоходике оказывалось много, человек десять односельчан, и Лариса Каменецкая, собрав со всех по полтиннику, царственно поднималась к капитану с просьбой остановиться в Чупеево, в ручье, а не в законном Шушпаново, откуда переть еще полтора километра. Капитан, искоса глянув на руку с деньгами, молча кивал.

Дом в Чупеево был куплен Антониной Георгиевной два года назад у сельского алкоголика Генки Печонкина за шестьсот пятьдесят рублей.

Две недели выгребались скопом смешанные с землей лежалые тлеющие тряпки, башмаки, почему-то на одну, правую ногу, голенища, ведра без дна, поломанные самовары, банки, чугунки, железяки, куски рубероида, расплющенные алюминиевые вилки, электрические лампочки, битая керамика, и много, очень много аптечных пузырьков — баловался Генка календулой и пустырником.

Расписка в получении денег, нацарапанная неверной рукой, была единственным документом, дающим зыбкие права на дом и шесть соток земли.

— И почему бы правительству не разрешить покупку участков? — сокрушалась законопослушная Антонина Георгиевна. — Люди бы себя сами обеспечивали овощами, чем у спекулянтов покупать.

Всех торгующих на базаре Антонина Георгиевна называла спекулянтами.

Обрадовавшись земле, бабушки решительно взялись за дело. Звон их голосов стоял над деревней, как весенний зной, утончался в вышине, раздражая жаворонков. Копала бабушка, копала тетя Женя, сердито выворачивал глыбы Виргинии, азартно, засекая время, ковырялся Карл.

Татьяна металась между огородом, детьми и обедом, тщетно пытаясь пристроить к этому делу старушек.

— Карлуша, — кокетливо окликала тетя Женя, — какой у меня замечательный червяк, иди скорее!

— Карл, — строго кричала теща, — возьми своего червяка, он такой противный!

У Карла давно коробка с червями была переполнена, червей была сотня на квадратный метр, но он из вежливости подходил, вонзив лопату в землю, произнеся короткое «ёбт!»

Карла мучили эти черви — все равно на рыбалку вырвешься разве что к вечеру, часам к восьми, а то и позже, когда устанут бабульки, иначе начнут коситься, да и Виргиния привлекут на свою сторону, благо он не рыболов, а что успеешь за два часа на незнакомой реке…

Деревенские осторожно поглядывали на новеньких, привели однажды восьмидесятипятилетнюю Фёклу. Фёкла постояла, посмотрела на грядки, на цветы и вынесла заключение:

— Горсад!

После этого Антонина Георгиевна почувствовала себя уверенно, домашних стала гонять с новой силой, а ближайшего соседа Славку Печонкина перестала бояться.

Славка был двоюродным братом Генки и на дом имел виды. Дачников возненавидел и грозился даже поджечь.

— Твой дом тоже хорошо горит, — отпарировала тетя Женя, и долго была довольна своей смелостью и находчивостью, рассказывала всем.

— Да перестань ты, — увещевал Виргинии, — тоже нашла чем хвастаться.

Татьяна тем не менее со Славкой быстро поладила, подарив ему бутылку и несколько пачек «Примы».

— Нет, — решительно отказала Антонина Георгиевна, — у Славки брать молоко не будем!

— Отчего же, мама? У Маши гораздо хуже, да и не хватит. У нее многие берут, а она и капризничает.

— Понимаешь, он мужик.

— Ну и что?

— Как что? Ты, Татьяна, как маленькая! Он хватает себя за это самое, прости Господи, а потом доит.