– Хорошо. Для вас это только повод, чтобы уколоть меня посильнее…

– Это неправда. – Энджелла неожиданно задели ее слова.

– …а для меня это просто катастрофа. Вы что, этого не понимаете?

– Но почему? В чем катастрофа? – Он явно не мог понять, о чем идет речь.

– Потому что вы будущий муж моей сестры! И вы еще спрашиваете почему!

– Спрашиваю, – пробормотал он, опуская руки. – А почему Присцилла не хочет открыть нам, кто отец ребенка?

– Что? – Гнев Эвы утих, как только они переключились на другую тему. – Думаю, ей просто стыдно.

– Вы говорили, что, наверное, она его любит.

– Да, я уверена.

– Тогда почему она не скажет? Почему не выйдет за него замуж? Или почему он скрывается и не просит ее руки?

Эва слабо рассмеялась, немного смущенная его откровенными вопросами.

– Мы не обсуждали это. Да, может, она его и любит. Но это не имеет значения, если это кто-то неподходящий. Если это человек не нашего круга. И она это понимает.

– Эва, – рассмеялся он, – но я же тоже неподходящий.

– Да. Но об этом никто не знает и, надеюсь, никогда не узнает, – беспомощно посмотрела она на него, ожидая, что он поймет и согласится с ее решением.

Но если он и понял, то понял нечто совсем иное. Ему внезапно стало не по себе. Перед глазами стоял омерзительный образ устриц, лежащих на небольшой тарелочке.

– Господи, Эва, – с неожиданным отвращением проговорил он, – ты гораздо хуже, чем я думал.

– Что ты имеешь в виду?

– У тебя мещанские взгляды. В тебе слишком много снобизма.

– Нет! – вздрогнула она.

– Подумай, – рассмеялся он, – только что ты говорила мне, что Присцилла не выйдет замуж за любимого человека только потому, что тот – «неподходящий». И это не снобизм?

Девушка закусила губу.

– Если ты считаешь, что, родившись богатой, я ставлю себя выше других, ты ошибаешься. Я просто пытаюсь тебе безуспешно объяснить, что этим я просто отличаюсь от других. И Присцилла отличается. И брак между людьми разных классов практически невозможен именно из-за этого, а вовсе не из-за того, что кто-то испытывает чувство превосходства над другими.

– Чушь, – бросил Энджелл. Он почувствовал, как раздражение, охватившее его изнутри, вот-вот вырвется наружу.

– Мистер Энджелл, – продолжала Эва, – вы же на собственном опыте испытали, как сложно учиться этикету. Меняются речь, поведение, уровень образования. Хотя должна сказать, что вы справились с этим великолепно. Но это только маленькая часть, только верхушка айсберга. И кроме этого, существует множество других проблем.

Молодой человек отрицательно покачал головой:

– Но я же сделал это. Почему возлюбленный Присциллы не может поступить так же?

– Поймите, мы обучали вас этикету в расчете на то, что ваше пребывание в обществе будет коротким, если не минимальным. Но если бы вам надлежало жить в этом обществе, вам пришлось бы стать абсолютно другим человеком, по-настоящему измениться. Поменять, взгляды, мысли, стремления, привычки, даже, возможно, получать удовольствие от совсем других вещей. И это, кстати, беспокоит вас гораздо больше, чем вы позволяете себе это заметить!

– Не верю. Вы просто пытаетесь подыскать себе оправдание, – упрямо проговорил молодой человек.

– Тогда я сдаюсь. Думаю, вы не сможете этого понять, – спокойно подытожила Эва.

– Да вы лицемерная обманщица, мисс Морланд! – сказал он раздраженно.

– Я не понимаю, о чем вы. И будьте добры, говорите потише, – обернулась к нему Эва, останавливаясь у двери своего номера.

Он приблизился к ней, сверля ее пристальным взглядом.

– Тогда почему вы поцеловали меня? Скажите, и я оставлю вас в покое.

Эва покраснела и опустила голову.

– Я не могу обсуждать это в коридоре, где любой может нас услышать.

– Хорошо. Тогда дайте мне ключ, – спокойно предложил молодой человек.

– Что?

– Дайте мне ключ. Мы зайдем в номер, и там нас уже никто не сможет услышать.

Она выглядела изумленной.

– Вам нельзя входить в мою комнату.

Энджелл взял у нее ключ, открыл дверь и зашел внутрь.

Эва молча смотрела на него, не переступая порога.