О нем знали все, кого это хоть как-то задевало. Значит, обязательно найдется кто-то, или что-то попытающееся воспрепятствовать спокойному путешествию. Похъела шутить не любит, зато Илейко — очень. Так что есть прекрасный шанс проверить, кто кого?

Еще одна причина, почему так трудно восстанавливался Илейко, называлась временем года. Осенью в лесу устать практически невозможно, каждое дерево, каждый куст, готовясь к зиме, щедро делятся своей энергией: бери, пользуйся, если в состоянии. В начале лета дело обстоит иначе — дай, поделись, дружище, сам при этом можешь помереть. В отличие от Сампсы Колывановича, который устал ровно настолько, насколько это было необходимо с точки зрения безопасности, Илейко тратил свою силу молодецкую без ограничений.

Человеческий организм не шляпа факира, зайцы в ней сами по себе не появляются. Да и любая шляпа, как известно, имеет двойное дно. Поэтому у каждого богатыря есть предел, за который переходить без особой необходимости не следует. Об этом хорошо знали норманнские берсерки, братья по духу и крови. Ну а если миновал по той или иной уважительной причине точку невозврата, то будь готов, приятель, протянуть ноги. Если повезет, то на некоторое время. Если же не повезет — то навсегда.

Илейко повезло, он вернулся. Молчаливая Зараза отметила сей знаменательный факт шумным вздохом. Все встало на свои места, жизнь налаживается, можно идти дальше. С покатого холма, который, судя по всему, был проросшим лесом остатком древней горы, человек и лошадь обозрели далеко впереди себя блестевшие речки и сверкающие озера и лес, призывно махающий верхушками своих деревьев: ком шляхен, мон дикий обезьян (не переводится, набор букв, примечание автора)!

Деревень по пути не стало меньше, но Илейко крайне неохотно заходил в них. То ли он постепенно дичал, то ли привычка к одиночеству давала о себе знать. В лесу было привольнее и спокойней.

Лив иногда подолгу останавливался в одних местах, скорее, даже, не для отдыха, а просто так, по велению души. Зачастую эти стоянки были на берегу рек, или ламбушек. Он использовал свои рыболовные снасти на полную катушку, а уж рыбой этот край не был обделен никогда. Прихватив на скорую руку несколько бревен в плот, Илейко выезжал на вечерние и утренние зорьки. Наживкой были запасенные в последней посещенной деревушке черви, или всякая лесная насекомая мелочь: короеды, моли и мухи. Рыбалка служила отдохновением. Начало лета — это та самая пора, когда можно наслаждаться и восхищаться красотой природы. Но гораздо приятнее это делать с удочкой в руках.

Соорудив короткое копьецо, он с лучиной в руках выходил на ночной промысел. Застывшие в зарослях камыша щуки казались огромными топляками, в которых невозможно промахнуться. Но удавалось попасть не всегда. Да и извлеченную на плот рыбину нельзя было заподозрить в гигантских размерах: вода искажала своих обитателей, наделяя их более могучими формами, нежели на самом деле. Хотелось поймать щуку, соразмерную с почетным трофеем самого Вяйнемейнена, чтоб из челюсти можно было создать кантеле. Но не получалось, не шла она ни на крючок, ни на зуб остроги, ни в сплетенную из ивовых прутьев катиску (katiska, ловушка для рыбы в переводе, примечание автора).

Вообще-то, говорят, щуки живут долго, по сто и больше лет. Илейко сам видел, как однажды на их родной Седоксе подобная, если ориентироваться по размерам, рыба ловила и пожирала плавающих уток. Мечта любого рыбака изловить такого монстра. Но вместе с возрастом и габаритами такие рыбины приобретают поистине не щучью мудрость и хитрость. К поимке их надо готовиться, заниматься этим делом вплотную. Илейко же просто радовался жизни.

Не пренебрегал он и охотой. В силки регулярно попадали зайцы, их, конечно, сразу же пытались поесть какие-нибудь совы или мелкие хорьки, но они зачастую не успевали нанести сколь ощутимый ущерб. Илейко наловчился специально изготовленной и отбалансированной дубиной сшибать заполошно взлетающих из-под ног куропаток и рябчиков. Тетерева и глухари всегда держали себя на дистанции, к ним надо было подкрадываться с луком. Но Илейко был не привередлив, поэтому даже не помышлял ползать по муравьиным тропам, обдирая коленки, а потом пулять в больших, но летящих какими-то неровными рывками птиц.

Где-то в глубине души он осознавал, что за прошедшее время уже мог бы пройти расстояние в два раза большее, если бы не отвлекался, но гнать себя и Заразу вперед, не замечая ничего по пути — было неправильно. Не любоваться северной природой, тем более, летом, могли только ограниченные и злобные люди. Они иногда попадались в пути.

Зачастую это были слэйвины, сбивающиеся в ватаги из трех-четырех человек. Они плохо говорили по-ливонски и никогда не здоровались. Их взгляд был сугубо деловым, оценивающим и даже наглым. Они могли напасть, но Илейко такой возможности им не предоставлял. Шел в лоб, не сворачивая с тропы, замешкавшихся, или хамских просто отшвыривал в сторону. Так было больше шансов, что не нападут сзади: убоятся, что в случае неудачного нападения огромный лив их потом порвет на части. Позднее он узнал, что слэйвины двигались на север, чтобы поступить в стражники. Почему-то эти люди без роду и племени были востребованы именно в таком качестве. Может быть, потому что ливы в бездельники и насильники не шли. Или их туда не брали.

Но избегать деревни все же было невозможно. Илейко привык мыться в озерной, либо речной воде, оттираясь мелким песком, также и одежду свою стирая, но телу и душе иногда хотелось в баню. Без бани ливонцы, кто бы они ни были по своему племени, обходиться долго не могли. А второй причиной была соль. Здесь она продавалась также дорого, как и в олонецком крае, но имела странный горьковатый привкус. Может быть, разбавлялась добавками соли, полученной прямо из моря. Но в принципе было неважно, без соли обходиться не хотелось, к тому же, когда деньги-то в кошельке еще водились.

Если удавалось договориться с баней, а это случалось всегда, стоило только выложить серебряный грош, то и разбойничью саблю, и мешок с деньгами он в раздевалке не оставлял. Ливы не приучены к воровству, но теперь в деревнях оседало достаточно много всякого левого народу, промышлявшего торговлей и меном. Для них не существовало никаких препонов, если дело касалось обогащения. Ливония, как и любое другое государство загнивало.

Искомый меч для себя справить так и не удалось. Везде продавалось дрянные слэйвинские подделки. Ливонские кузнецы тоже только руками разводили: сделать-то можно, вот только металл нужен правильный. А теперь в основном лишь только болотная дешевая руда поставлялась. С растущей якобы "оборонной" стражей в городах и весях важно было не качество, а количество.