Лекарств у него не было никаких, поэтому вся надежда была на то, что организм, если ему не мешать, справится с болезнью сам. На сей раз он не был измотан до потери сознания, однако потеря крови и усталость сделали свое дело. Горячее питье из малиновых листьев, обильное количество ягод морошки, да собственная моча, используемая для повязок — вот и вся медицина.

Лишенная удил, стремян и седла, Зараза бродила поблизости, выискивая для себя пропитание, и выполняла добровольную обязанность сторожа. Илейко спал, истекая потом, в моменты пробуждения, когда он это осознавал, варил себе микстуру, стараясь шевелить только пальцами на руках, собирал морошку. Сделанные ножом чиганки глубокие разрезы на руках от любого неверного движения истекали кровью и сукровицей, но не источали запаха разложения, так что можно было надеяться, что воспаления, от которого отваливаются руки-ноги, удалось избежать.

В первые дни ему было очень плохо. Отсутствие постороннего ухода подсознательно давило своей никчемностью, ненужностью и глубочайшим одиночеством. Он вспоминал мать, отца и из-под закрытых век текли слезы. Плохо человеку одному, правда это начинает восприниматься глубокой трагедией только во время болезни, когда ладонь родного человека, возложенная на лоб, способна облегчить душевные страдания: ты не один, не сдавайся, ты нужен, тебе сострадают (перевод из песни P. Gabriel & K. Bush "Don" t Give Up", примечание автора). Но нету поблизости такой руки. Разве что — лошадиное копыто. И то хорошо, когда Зараза, ступая на цыпочках, подходила рядом и своими теплыми губами проводила по лицу, словно проверяя, жив пока?

Лошадь на цыпочках? Илейко это позабавило, но возвращало из бредового забытья в этот мир, где требовалось сменить себе повязки, сварить малинового настоя и собрать несколько горстей морошки. Слезы душевной слабости высыхали, чтобы потом, вновь заснув, проступать снова.

Илейко только в беспамятстве задавал себе вопрос: почему?

Почему ему не дают жить свободным? Почему слабые человечишки, доказывая всем свою состоятельность какой-то никому не нужной придуманной должностью, считают, что это можно сделать, только причиняя прочим людям боль? Почему, если рядом кто-то, отличающийся от стада, в чем-то выдающийся, то его нужно обязательно обидеть, унизить и оскорбить? Почему жизнь — это награда? Причем не от Бога, а от властвующего урода? Почему достигшему определенных, пусть и не принятых нынешним обществом высот, нужно защищаться, не видя врагов? Неужели, все враги?

Нет, только те, кто пустил к себе в душу Бога-самозванца. Он пытается подчинить себе этот мир, он пытается проникнуть в него. И для него одинаково враждебны, как Бог, так и Сатана. Ведь последний — всего лишь падший ангел, следовательно, мыслящий и действующий на уровне воспринятых им, еще, будучи ангелом воинства божьего, стандартов.

— Почему? — кричал в темноту Илейко, не шевеля при этом губами.

— Потому что нет совершенства, — отвечала пустота.

— Но есть стремление к совершенству, — возражал лив. — Это стремление возрождает Надежду. А Надежда позволяет верить, что вся жизнь — не просто так, что своей жизнью, своим опытом мы делаем этот Мир чище.

— Почему? — снова вопил, не разжимая рта, Илейко.

— Потому что всему на свете приходит конец. Нет бесконечности.

— Бесконечно детство: все люди кругом бессмертны, а время остановлено. Сохранил в душе детство — победил старение, — ответил он и даже пропел. — Бесконечность и беспечность (слова из песни моего сына Сантери, примечание автора)!

— Почему? — орал лив, не тревожа вокруг себя тишину.

— Потому что грядет Победитель.

— Бога победить нельзя, — отрицал Илейко. — С Богом можно только договориться, если он этого захочет.

Пустота злобно хохотала и исчезала, оставляя после себя шелест волн, птичьи восклицания, шорох травы и листьев. Илейко вытирал пот со лба об меховое одеяло и шел к воде.

А однажды по пробуждению он понял, что жар ушел, что он выздоровел. Осталась слабость, и браслеты кандалов тоже остались. Они стали очень тяжелыми и теперь беспокоили даже больше, нежели раны на руках. Но Илейко был тахкодаем, поэтому отысканное в мешке правило для лезвий медленно, но верно избавило от скверного железа сначала одну, а потом и другую руки. Теперь он снова почувствовал себя свободным. Теперь можно было жить.

Илейко благодарил Бога, что никто не потревожил его в таком, практически беспомощном положении. Наловив рыбы, балуя себя прекрасной ухой, он шевелил в костре уголья и размышлял о том, что как бы ни был человек силен духом и телом, а все равно дальше своей слабости не переступить. Силу духа побороть практически невозможно, чего не скажешь о силе тела. Телесная слабость все равно возьмет верх, делая человека практически беззащитным. И в этот момент он требует снисхождения.

Только попробуй сказать это своему врагу. Он обязательно учтет все твои пожелания.