За которой тоже неизвестно что (или кто) ожидает.

Агата попробовала сдвинуть засов: тот с трудом, со скрежетом, но поддавался. Продолжая то толкать то тянуть его обеими руками, она оглянулась, машинально бормоча: «Феномен оскалил зуб и кровавый глаз нацелил, но Агате недосуг, ведь она все ближе к цели!» Коридор из извилистого стал теперь совершенно прямым, и было видно, как надвигающаяся тьма, словно волна воздуха от прибывающего в метро поезда, гасит факелы. Языки пламени, сопротивляясь, метались, вытягивались чуть ли не до потолка, вспыхивали ярко — и гасли, испуская предсмертные красные искры.

Затанцевали и ближайшие факелы, заметалась по двери и стенам ее всклокоченная тень… или уже не только ее — множество рук, голов, тел… распахнутое острое крыло…

Засов с грохотом вылетел из петель. Едва не порвав себе мышцы, Агата рванула на себя просто стотонную дверь, шеи коснулось нечто невесомое и прилипчивое — вроде паутины, только очень холодной — и влетела в дверной проем.

— Ну наконец-то! Агата, где ты бродишь? Машина ждет тебя уже целых пять минут!

Глазам было больно от света, пронзительного дневного света лабораторных ламп. Осипенко, постукивая ногтями по столу, смотрела на нее с раздражением. Агата оглянулась. За спиной была обычная, белая, стеклянная до половины дверь. Агата даже открыла ее и выглянула в коридор — коридор как коридор. Освещенный, привычный, неподвижный коридор ИМФ.

— Ты что-то потеряла? — спросила Осипенко.

— Нет, — сказала Агата. — Все нормально.

— Ну, и куда вы пропали? — услышала она слегка раздраженный голос Келдыша. Агата покрепче прижала к уху телефонную трубку. Поспешно соображала: она должна была что-то сделать и забыла?

— Я здесь… в интернате, то есть.

— Почему сегодня не позвонили?

— Так выходной же, я думала, вам надо звонить только, чтобы про ИМФ рассказывать…

— Да, — Агата услышала, как он хмыкнул. — Ну да. В том числе. Вы куда-нибудь собираетесь на выходные?

— Ну… нет. Мы с бабушкой решили, что я не буду ночевать дома.

Не могла же она сказать ему, что просто боится оставаться одна? А в гости к родственникам Стефи или Люси (они уже просили: девочки, не родственники), ее не отпускает Божевич. Говорит, что эти самые родственники не сделали ему лично ничего такого плохого. Иногда он выражается еще ядовитей Келдыша.

— А кто вам предлагает ехать к себе домой? Хотите навестить Кыша? Или желаете провести все выходные в интернате?

Агата представила пустое здание интерната: хорошо, если осталась пара человек на весь этаж. Сказала быстро:

— Нет, уж лучше с вами! А… можно?

— Я польщен, — сообщил Игорь. — Можно, если я предлагаю.

Сначала на время отъезда бабушки они собирались отдать котенка Келдышу, но тот отказался: «Видите ли, у меня ночью случаются гости…». Бабушка выразительно хмыкнула, но Агата поняла, что он говорит про Бориса с Анжеликой — да уж, кот покоя не даст своими антивампирскими воплями! В интернат нельзя; у знакомых то аллергия, то собаки, которые любят котят, но… под соусом. Наконец Игорь предложил сдать его Лизе: «дети там такие же сумасшедшие, ему понравится». Теперь Ловец периодически передает Агате приветы от Кыша.

— А… Лиза?

Сестра Келдыша ее не любит — считает, что из-за Агаты Игорь попадает в неприятности… и она права.

Ну, и из-за агатиной фамилии — тоже.

— Напекла пирогов, — сдержанно сказал Келдыш.

Когда они подходили к знакомой двери дома, Агата спряталась за спину куратора. И чуть не подпрыгнула от двойного вопля:

— Ига-арь!

Келдыш сгреб визжащих племянников подмышки и потащил по коридору навстречу улыбавшейся Лизе.

— Привет всем! Как тут ваш подопечный?

— Здравствуйте, — тихонько сказала Агата.

Лиза ответила сдержанно:

— Здравствуй. Не стой в дверях, детей застудишь.

Агата закрыла дверь и, стянув кроссовки, прошла вслед за всеми в гостиную. Там по дивану и креслам носился взбудораженный Кыш. Агата с трудом его поймала и, прижав к себе, начала гладить. Неизвестно, узнал ли он ее, но притих, принюхиваясь к лицу.

— Не фига себе! — сказал мальчик, таращась на Агату круглыми — Лизиными — глазами. — Сидит!

— Да уж, Агата знает, как с ним управляться, — согласился Келдыш. — Она не таскает его за хвост и не засовывает ему в рот кашу.

— Но мы же ее едим! — справедливо возмутился мальчик. Девочка — наверное, годика три — смотрела на нее, сунув в рот палец.

— Это Кирилл, — сказал Келдыш, легонько потянув пацана за ухо, тот, заворчав, недовольно отмахнулся. — А эту онемевшую девицу зовут Анной.

Тут девочка решила доказать, что вовсе не онемела. Она вынула палец изо рта и сказала — очень отчетливо и торжественно: