— Ты хочешь сказать… — наконец еле слышно прошептал я.

Блейк утвердительно кивнул головой:

— Да! Вот так вот! Они нас уже засекли своим ведущим лучом и энергетическими экранами. Скоро появится встречающий нас корабль. Я надеюсь лишь на то, что они смогут что-то сделать для Джима, — закончил он угасшим тоном.

Час спустя я увидел свечение в космическом мраке. В этот момент я сидел за панелью управления. Сначала сверкнула серебристая вспышка, но уже через какой-то миг она выросла в гигантский звездолет, летевший параллельным курсом на расстоянии одного километра.

Блейк и я, мы переглянулись. Я пролепетал неуверенным голосом:

— Разве они не сообщили нам, что корабль вылетел всего десять минут тому назад?

Блейк подтвердил это кивком:

— На полет от Земли до Центавра им нужно три часа.

Я впервые слышал о подобных вещах. У меня как будто что-то взорвалось в черепной коробке. Я заорал:

— Как? Но нам-то понадобилось пятьсот…

Я не закончил фразу.

— Три часа! — задыхался я. — Как же мы забыли о таком понятий, как человеческий прогресс?

Теперь мы замолчали оба. В подобии скалы, возникшей перед нами, внезапно зазияла черная дыра. Я взял курс на эту пещеру.

Взглянув на экран заднего обзора, я увидел, что отверстие за нами затянулось. Хлынули потоки света, сфокусировавшись на какой-то двери. Пока я совершал маневры, чтобы посадить корабль на металлическую поверхность, на экране видео появилось лицо.

— Это Кэслейхэт, — шепнул мне на ухо Блейк. — Это пока единственный парень, с которым я вошел в контакт.

Кэслейхэт имел вид утонченного преподавателя университета. Он улыбнулся и запросто сказал:

— Можете выходить. Достаточно пройти через эту дверь.

Мы с грехом пополам выползли из нашего корабля. Ступив под своды громаднейшего приемного зала, я почувствовал себя в безграничном вакууме. Я помнил, что так выглядели все космические ангары, но в этом была даже не знаю какая, но странность, которая…

“Это расшалились нервы”, — успокоил я себя.

Но было заметно, что у Блейка сложилось точно такое же впечатление. Мы молча прошли в дверь и очутились в роскошной огромной комнате.

Лишь известная актриса и бровью бы не повела, входя в подобное помещение. Все стены были затянуты роскошными коврами. Во всяком случае, на какое-то мгновение я подумал именно о коврах, но тут же понял, что на самом деле это было что-то другое. Это… Я оказался неспособным дать определение.

Когда-то, в некоторых из многочисленных апартаментов Ренфру, я видел ценную мебель. Но эти диваны, кресла, столы блестели так, как будто были сплетены из разноцветных видов пламени. Нет, не точно, они совсем не блестели, они…

И в этом вопросе я оказался не в состоянии разобраться.

У меня не оказалось времени рассмотреть обстановку более тщательно: сидевший в кресле человек, чья одежда была очень похожа на нашу, встал. Я узнал Кэслейхэта.

Он пошел нам навстречу, широко улыбаясь. Внезапно он замедлил шаг и наморщил нос. Быстро пожав нам руки, он поспешил отскочить на почтительное расстояние с несколько напряженным видом.

Какое потрясающее хамство! И все же я был доволен, что он отошел, так как за то короткое время, что мы пожимали друг другу руки, я почувствовал исходящий от него легкий, несколько неприятный аромат. К тому же мужчина, пользующийся духами…

Я встрепенулся. Неужели за это время человечество превратилось в щеголей? Кэслейхэт подал нам знак садиться. Я так и сделал. Странный, однако, это был прием! Наш хозяин начал со следующих слов:

— Что касается вашего друга, то хочу сразу вас предупредить. Он шизофреник, и пока что наши психиатры могут выправить положение только на время. Полное выздоровление может наступить не скоро, причем потребуется ваше активное и всестороннее участие. Вы должны будете с готовностью подчиняться всем желаниям господина Ренфру, если, конечно, состояние его здоровья не будет развиваться в опасном направлении.

Кэслейхэт бросил улыбку в нашу сторону и продолжал:

— Но позвольте мне все же от имени четырех планет Центавра сказать вам: добро пожаловать! Для меня это великий момент. С самого раннего детства я был воспитан в духе одной цели — быть вашим наставником и гидом. Естественно, я очень рад тому, что наступило время, когда углубленное изучение языка и нравов американского переходного периода, чему я себя посвятил, наконец-то может принести свои плоды.

Но Кэслейхэт, казалось, не испытывал при этом безграничного восторга. Он все время, как я уже заметил, смешно дергал носом, а в целом его лицо выражало скорее раздражение. Но меня, главным образом, задели его слова.