Самое главное, что ему никто не верил. Ни на йоту. Кроме меня. Даже Наташа, как мне представляется, не могла до конца поверить в случившееся. Она просто смирилась с тем, что ее муж сумасшедший. С некоторыми женщинами так бывает. Они слишком рационально и практично смотрят на вещи. И не могут, как поется в одной популярной песне, взлететь над суетой… Виталий же был фантазером и романтиком. Это его и сгубило. Его замысел написать роман о хронотах, по-своему героический поступок. И утопический. Ведь оценить подобный замысел мало кто способен. Разве что я, и еще несколько человек. В том числе и те, кто принял решение "убрать" Сизоненко.

Вот так, уважаемый Юрий Константинович. Убедил я вас в чем-нибудь?

Юрий Константинович замолчал и ожидающе посмотрел на слушателей. Те сидели с задумчивыми и сосредоточенными лицами.

— Да, дедуля, — наконец протянул Михаил. — Такие дела, оказывается, вокруг нас творятся. Вот уж воистину: "Есть многое на свете, друг Гораций…" Что же ты столько лет молчал? Мне даже обидно.

— Нечего обижаться. Как там Каетано писал: "Нет ничего в нашей жизни случайного, и…"

— "…и все рано или поздно находит подтверждение и объяснение, преодолев обусловленный круг", — продолжила София.

— Умница. Именно так, — с удовольствием подтвердил Юрий Константинович. — Ибо на все есть Божий Промысел. А еще, Миха, в Библии сказано: "Всему свое время и время каждой вещи под небом". Чьи слова?

— Екклесиаста, — после небольшой вежливой паузы ответила София. Михаил скромно промолчал.

— Кстати, про Каетано. Я теперь, кажИтся, поняла, после вашего рассказа, одно место в его рукописи. Поминается, он описывал то, как поранил руку, а Летиция поцеловала его прямо в ранку? Каетано даже почувствовал, как она кровь всасывает.

— Ну, — оживился Михаил. — Я на это место тоже внимание обратил. Каетано потом сознание потерял, и несколько дней у него из памяти выпало.

— Вот-вот. Я полагаю, что тогда эрзац-моледа Летиции захватила его сознание. Каетано еще поминал, что это в период полнолуния случилось.

— Верно. Похоже, что лунный цикл как-то влияет на деятельность моледы. А ты, деда, что думаешь?

— Я думаю, что так оно и есть. Тем более что я имел возможность проверить данное обстоятельство на собственной шкуре. Видите?

Рогачев-старший задрал рукав футболки и показал шрам на левом предплечье.

— Я это много раз видел, — сказал Михаил. — И даже спрашивал. А ты отвечал, что это — бандитская пуля.

— Ну, шутил, да. Теперь могу признаться. Не пуля это, а шрам от ножа клоза.

— Ух, ты! Скажете? — София в нетерпении даже привстала со стула.

— Конечно, расскажу. Ведь я еще не закончил… Когда отец Григорий изложил мне свою историю, я понял, что действительно имею дело с паранормальным явлением. Ладно, сумасшедший Сизоненко с его фантастическим романом… Но тут-то — живые свидетели. Что же, и отца Григория в психи записывать? А свидетельства Вергуна, которые я собственными ушами слышал?

"Что будем делать, Юрий Константинович? — спрашивает, между тем, священник. — Теперь вам понятно, в какую историю вы влипли, оберегая государственную безопасность?" — "Да, — отвечаю. — То, что влип, сомнения не вызывает. Голова до сих пор раскалывается". — "Ничего. Голова пройдет. Благодарите Бога за то, что сами в бихрона не превратились. Если бы мои ребята секунд на тридцать замешкались — сидели бы вы сейчас в подвале вместо Вергуна". — "Кстати, а кто эти ребята?" — "Помощники мои. Один из них — Игорь. Да, тот самый. Он после той истории на кладбище к Богу пришел. Теперь здесь, при храме, сторожем работает и помогает мне. Незаменимый человек. Особенно в таких щекотливых ситуациях, какая с вами приключилась".

Да, подумал я. Ситуация действительно щекотливая. По всем инструкциям я должен был еще вчера немедленно обо всем доложить начальству. Тем более что нападение на меня совершил бывший сотрудник КГБ. А я тут сижу и чаи распиваю со служителем культа…

Стоп. "А Вергун этот, — спрашиваю. — По-прежнему в вашем подвале сидит? Вы его хоть кормите? И вообще — это ведь незаконно. По поводу клозов все еще бабушка надвое сказала, а вы устроили рядом с церковью пыточную камеру. Словно Малюта Скуратов".

"Ну по поводу Малюты вы, предположим, загнули, — обиделся священник. — Что нам еще с ним делать — к прокурору вести?" — "А хотя бы и к прокурору. Если он меня по голове огрел — это уголовное дело. Притом чистое. Есть и пострадавший, и свидетели. Суд, я уверен, разберется и вынесет приговор по справедливости. А держать человека в подвале… Нет, это в никакие рамки не лезет. Получается, без суда и следствия. А сами еще Сталиным возмущались".

Священник смотрит на меня с укоризной, как будто я глупость несусветную сморозил. "Эх, Юрий Константинович. Медленно же вы соображаете после удара. Какой прокурор, какой суд? Для этих клозов никакой законности не существует, поймите вы это. Невинный человек в тюрьме очутится (тот, чьим телом завладели), а моледа в другое тело перебежит. Они же как угри скользкие, эти твари… А что касается Вергуна, так нет его больше. Помер".