— Тогда я знаю, что это такое, — чистосердечно призналась испанская гостья. — У меня два дня назад был такой бодун. Один.

— Сочувствую, — съехидничал Михаил. — Кто бы сомневался? Могла бы и двоих сразу пригласить.

София приоткрыла рот, но старший Рогачев не дал ей продолжить полемику.

— Ладно, с бодуном разобрались. Вернемся к нашим баранам. Продолжай, Миха. Ты сказал: во-первых. А во-вторых?

— А во-вторых, почему бы не предположить, что Сизоненко всего лишь тиражировал чужую выдумку? Вот София, например, нашла же рукопись монаха? И даже Донато предложила в качестве сюжета.

При упоминании о Донато София слегка покраснела. Но Михаил этого не заметил.

— Может, и Сизоненко нашел чего-нибудь, а потом решил творчески переработать?

— Твои рассуждения имеют логическую основу, — согласился Юрий Константинович. — Но они, учти, строятся на ограниченном объеме информации. Та информация, которой владею я, позволяет утверждать, что Сизоненко опирался на вполне достоверные данные. К сожалению.

— Почему, "к сожалению"? — не поняла София.

— Да потому что ничего хорошего во всей этой истории нет. В нашем народе по таким поводам говорят: чем дальше в лес, тем толще партизаны. Скоро сами сообразите. Кстати, я тут с утра кое-что выяснил. Некий Хуго Гомес действительно числится в штате консульства Испании. Так что, охота на Софию идет. Знать бы, кто именно на нее охотится и, главное, с какими целями?.. Но ладно, об этом позже. На чем я вчера остановился?

— У тебя начальство забрало рукопись Сизоненко, — напомнил Михаил. — Ну, после того как произошли все эти убийства в психушке.

— Верно, да. И после убийств генерал Чупракин велел мне съездить в больницу, чтобы приготовить подробный отчет. Приказано — сделано. Я в тот же день после обеда и поехал… Для формального отчета мне было достаточно того, что к тому времени накопала милиция. Но для себя я тоже кое-что решил выяснить. Фигуры главврача и машинистки меня не интересовали. Я понимал, что они стали случайными свидетелями и обладателями важной информации. Загадочный санитар Петрухин находился вне моей компетенции. Его поисками занималась милиция. Меня интересовал Сизоненко. От него все исходило…

Так вот. Поспрашивал я в больнице медперсонал, выяснил кое-какие подробности. Оказывается, к Сизоненко часто приходил священник, некто отец Григорий. Служил этот священник в одной из церквей в райцентре, в Гатчине. Он, вообще-то, не с одним Сизоненко общался, с другими больными тоже. Но старшая медсестра мне сказала, что с писателем они часто уединялись. И вроде как раньше они были знакомы, отец Григорий и Сизоненко. Больше медсестра ничего не знала.

Никто другой, помимо священника, Сизоненко не навещал. Кроме жены и сына. Но их я пока решил не трогать. В семью лезть мне не хотелось. Да и казалось мне, что ничего особенного, за исключением каких-нибудь бытовых подробностей, жена знать не могла. Тем более, ребенок. А вот священника я на заметку взял. Но сразу с ним не встретился, другие дела отвлекли.

Лишь где-то через неделю или две собрался я в Гатчину. Поехал в воскресенье, как по личным делам, чтобы даже вопросов не возникало, что я историей Сизоненко по службе занимаюсь. Было это восемнадцатого августа девяносто первого года. В аккурат накануне августовского путча, прикидываете?

Юрий Константинович внимательно посмотрел на Софию. Та задумчиво почесала нос:

— Август девяносто первого года? Путч? Я немножко припомнила. Тогда дедушка с бабушкой это очень сильно обсуждали. Там что-то с вашим Горбачевым случилось, да? Приключение.

— Ну да, где-то так, приключение, — с легкой иронией согласился ветеран КГБ. — Приключение с моим Горбачевым, да… Попытка государственного переворота это была, София. Консерваторы хотели отрешить Горбачева от власти. В общем, очень серьезная заварушка в стране тогда произошла. Но началась она на следующий день, в понедельник. А в воскресенье я сел на электричку ("москвич" собственный у меня в то время был на ремонте) и приехал в Гатчину. Дошел пешочком от вокзала до церкви, Собор Покрова Пресвятой Богородицы называется. Считай, на окраине города. Нашел там священника. И сели мы с ним на скамеечке поговорить.

Отнесся ко мне отец Григорий очень настороженно. Я это сразу уловил, то, как он напрягся и замкнулся. Как только узнал, что я из КГБ и интересуюсь Сизоненко. На вопросы отвечал односложно, коротко. Мол, никаких особых дел с больным Сизоненко не имел. Так, христианский долг выполнял. Беседовал иногда, как и с другими пациентами больницы. А то, что Сизоненко немного больше внимания уделял, так это потому, что раньше знакомы были. В школе вместе учились. Но потом долго не виделись и не дружили. Случайно, можно сказать, узнал, что школьный приятель в дурдом попал. И стал навещать. Вот и весь сказ.

Решил я уже было, что наш разговор — пустой номер, да. Ничего дельного мне священник не сообщит. Даже если что и знает. Не хочет идти на контакт, куда деваться. Демократия. И тут он меня осторожно спрашивает. А что, мол, вы этим интересуетесь? Убили ведь Виталика. И не только его. Расследование милиция ведет. А вы с какой стороны? Неужели смерть Сизоненко к государственной безопасности отношение имеет? И смотрит на меня выжидающе. А глаза… Глаза умные и грустные. Я бы сказал — понимающие. Никакой иронии или, там, придури.