В доме Красногоровых, в бывшей библиотеке, стояли вдоль стен книжные шкафы без книг на полках. В углах столбиками сложены пачки журналов «Нива», «Огонек», «Природа и люди», «Вокруг света». Снесена в библиотеку мягкая мебель, которую хозяева решили оставить. Освещала комнату люстра с хрустальными подвесками. О ней во время сбора вещей просто забыли, а потому и она останется в доме, когда хозяева покинут его.

В комнате гости. На диване глава чехословацких войск в Сибири Ян Сыровый. Сидит он плотно и удобно, так, как привык сидеть в своем вагоне-салоне из санитарного поезда бывшей императрицы Александры Федоровны. В его вагоне тоже есть удобное мягкое кресло, подаренное ему купечеством Челябинска после свержения в городе Советской власти.

Сыровый ростом невысок, но с богатым мясом на широких костях. Он весь какой-то квадратный. Ладони рук с мясистыми пальцами, лицо с припухлостью, но не отечное, просто жирное с большим носом, нависающим над верхней губой. На лице одинокий левый глаз неприветлив. Правый скрыт повязкой, его просто нет. Неприветливость глаза холодит облик лица, оно становится почти маской: припухлость расправила на нем все морщины. Но лицо Сырового отнюдь не мертво, оно способно оживать, когда линии его плотно сжатого рта ломает улыбка.

Сейчас Сыровый в зените своей славы. Пришел он к ней обрызганный кровью после жестокой расправы с арестованными членами Совдепа в Челябинске. Это было, когда началось вторжение интервентов силами чехословацкого корпуса, поддержанного офицерскими добровольческими отрядами, уральскими и оренбургскими казаками.

Ян Сыровый чех по рождению, бывший поручик австро-венгерской армии, сдавшийся в плен после революции в России, вписал свое имя в историю возникновения гражданской войны. Целеустремленно и продуманно делал он карьеру вождя чехословацких войск в Сибири. Молчаливый, медлительный в движениях, он все более и более привлекал к себе внимание Сибирского правительства, укреплял свой авторитет в подвластном ему чешском корпусе, убеждая всех, что именно он может быть «верховным велителем». И он уверил, что в нем есть все, что должен иметь солдат в фуражке с мягкой тульей, с непременной для чехов двойной бело-красной ленточкой «стужкой» на ее околыше.

Знакомство с Красногоровым Сыровый свел в Омске через генерала Дитерихса, когда Колчак был объявлен верховным правителем, а Владимир Саввич приезжал в Омск скупать у беженцев картины русских художников.

Сыровый тоже любил русскую живопись, и Красногоров подарил ему одну из купленных картин в благодарность за братскую помощь чехов в спасении Сибири от большевиков.

Знакомство с Сыровым неожиданно пригодилось Красногорову, когда он задумал покинуть родной город и понадобились вагоны. Сегодня Сыровый, появившись в доме, долго осматривал оставшиеся в зале картины и так восхищался ими, что хозяин подарил ему полотно Малявина.

Генерал Дитерихс сидел в кресле с высокой спинкой. В его позе была обычная для него смиренность, но ею он обычно маскировал коварство искусного интригана, в совершенстве владея способностью все ставить с ног на голову.

У генерала усталое лицо, а любимая им бородка сейчас просто лохмата. На нем поверх френча суконный жилет на простеганной с ватой шелковой подкладке. В комнате жарко, но Михаил Константинович по привычке спрятал кисти рук в рукава.

У Красногоровых Дитерихс появился позже Сырового и генерала Пепеляева из предосторожности: чтобы не увидели на улице в их обществе. Дитерихс хорошо знал, что Колчак не благоволил ни к чеху, ни к Пепеляеву. Дружбой с Сыровым он дорожил, а в настоящее время считал, что она может оказаться для него просто необходимой.

Генерал Пепеляев сидеть не любил. Он просто не умел сидеть. Ему надо было все время двигаться. Как обычно, он в солдатской гимнастерке. Галифе вправлены в подшитые валенки. В Красноярске Пепеляев оказался совершенно неожиданно. По приказу Ставки все воинские части, подчиненные его командованию, отводились с фронта за Красноярск для создания нового пояса обороны, на случай оставления города.

Знакомство Пепеляева с Красногоровым произошло и восемнадцатом году, когда он, почувствовав на себе глаз чека в Томске, скрывался в Красноярске в их доме. Генерал, не видевший хозяев больше года, нашел их заметно постаревшими и озлобленными, но в этом ничего удивительного, уйма уважительных причин была стать таковыми.

Однако Пепеляева несколько озадачило то обстоятельство, что хозяйка при сегодняшней встрече была к нему слишком официальна и холодна, тогда как прежде он пользовался ее заботой и уважением. Но Пепеляев и это постарался объяснить ее нежеланием выказывать ему предпочтение перед Сыровым и Дитерихсом.

Васса Родионовна, укутав плечи в пуховую шаль, сидела в кресле, вдавившись боком в его мягкую спинку. Ее слегка познабливало.

Владимир Саввич, куря трубку, расположился на мягком пуфе возле ее кресла.

— Уважаемая Васса Родионовна, — продолжал начавшийся разговор генерал Дитерихс. — Смею своей честью вас заверить, что самое большое горе в стране от гражданской войны переживает крестьянин Сибири. За это он достоин особого сожаления. Сожаления за свою покорность христианина, безропотно переносящего господне наказание, ниспосланное русскому народу. Народу, осмелившемуся искоренить в государстве власть царя — земного божьего помазанника на царствование. Сибирский пахарь, Васса Родионовна, истый «богоноситель».